«Москва – 78 километров»
И стало ясно, что ему надо идти вперед. К Москве. Что жить придется, потому что он должен сделать что-то очень важное. Вспомнить, что именно, и сделать.
Полдень
Молоко кончилось, солнце взошло, стало жарко и душно. Он шел, вытирая пот со лба. Руки были грязными, он чувствовал, что такое же и лицо. Машин на шоссе было много, все они проносились мимо, не замедляя хода. Люди, которых он встречал, шарахались от него, как от зачумленного, хотя ничего плохого он не делал. Просто шел.
Окликнули его возле белой с синей полосой машины. Номера тоже были синими. На крыше красовалась мигалка.
– Эй, мужик! А ну, двигай сюда! Документы у тебя есть?
Он замер. Из машины, зевая, вылез огромный парень в полицейской форме. Другой парень, сидящий за рулем, крикнул:
– Да ну его, Серега! Не наше с тобой дело бомжей подбирать!
– А вдруг он террорист? Премию дадут.
– Да обычный бомж! Воняет от него, наверное! Противогаз надень!
Парень заржал. Он сначала стоял, слушал, что они говорят, а потом вдруг развернулся и побежал.
– Стой! – кинулся за ним тот, кого назвали Серегой.
Догнал его быстро, повалил на землю, заломил руки, обшарил.
– Нет у него никаких документов, а рожа, глянь – черная! Чеченец, не иначе! Говорю тебе: террорист!
– Да, может, он цыган? – подошел и напарник. – В табор идет, к своим.
– Да типичное лицо кавказской национальности! Поехали, сдадим его в дежурную часть. Точно говорю: премию дадут.
Вечер
Допрашивали его долго. Он закрыл на всякий случай голову руками, особенно опасаясь за затылок, где была огромная шишка, но бить его не стали.
– Да ты кто такой-то? – все допытывался дежурный в местном отделении полиции маленького городка с незнакомым названием: до Москвы он так и не дошел.
– Не помню.
– Совсем ничего не помнишь?
– Нет. Ничего.
– Тебя что, по голове били?
– Не помню.
– Как оформлять-то тебя? – Дежурный безнадежно посмотрел в пустой протокол.
– Не знаю.
– Документов у тебя нет. Имени своего не знаешь. Ты хоть кто по национальности? Грузин? Чеченец? Армянин? Цыган?
– Русский.
– Да ты ж черный, как головешка! А говоришь чисто, – задумчиво протянул дежурный.
– Я русский, – упрямо повторил он. И вдруг добавил: – Иван. Меня зовут Иван.
– Ишь ты! Ваня, значит! И что мне делать с тобой, русский Ваня?
В это время вошел в дверь мужчина средних лет в форме, на каждом погоне по звезде.
– Товарищ майор! – вскочил дежурный, вытянулся. – Тут без вас экземпляр доставили. Думали – террорист. Когда документы спросили – он побежал. Ну, ребята догнали и…
– Били?
– Какое там! У него и так шишмарь здоровый на башке! И память отшибло напрочь! Ни документов, ни…
– Ну-ка, ну-ка… Из столицы ориентировка пришла, террористов ловят. В кабинет его ко мне. Быстро.
И пошло по кругу. Вопросы, вопросы. Одни и те же. Он отвечал, не упрямился: «Не помню». «Не знаю». Уже в сумерках молодой парень в штатском приоткрыл дверь кабинета:
– Разрешите?
– Входи, Игорь.
– Дежурный сказал, у вас тут находится мужик, который ничего не помнит. У меня друг в соседнем районе работает. Тоже опером. Так там уже двух таких подобрали. Шли по шоссе, без документов, без денег. Говорят, что ничего не помнят. Когда их потрясли как следует, один сказал, что последнее, что запомнил – вокзал и чемодан, который он должен был кому-то передать. А другой вспомнил крытую брезентом машину. Его долго куда-то везли, а потом выкинули на шоссе.
– И где сейчас эти двое?
– Как где? В психушку отправили. А куда их? Ничего ж не помнят.
Парень, которого назвали Игорем, повернулся к нему:
– Ты машину помнишь? Или вокзал?
– Нет. Бутылки помню. Много бутылок.
– Пили, что ли?
– Нет. Я не пил. – Он покачал головой и добавил, старательно выговаривая слова: – Меня зовут Иваном. Я не террорист.
– А мне сказали, что ты побежал, когда тебя окликнули. Зачем? Не помнишь?
– Как побежал, помню. Зачем побежал – не знаю.
– А почему ты черный такой? Загореть где успел? С юга, что ли?
– Не помню.
– Ладно, пусть его врачи попробуют в чувство привести, – сказал, поднимаясь, майор. – А потом поговорим.
– Эх, если б не физиономия! Типичное лицо кавказской национальности!
– Да-а-а… Проверить надо бы.
– Да русский он! Никакого акцента! Говорю вам: не террорист! Тут другое.
– Да и черт с ним! У нас что, дел мало? Сейчас скажу, чтобы отвезли в психушку. Дело-то завели на этих Иванов непомнящих?
– Завели. Они, похоже, курьеры, раз вокзал и чемодан. Наркоту, что ли, возят? А при чем здесь тогда бутылки? Чертовщина какая-то.
– Вот и подкинем его им. Соседям. Пусть объявление в газете дадут. И по телевизору. Что это за мужик, кто знает? Может, личность какая известная.
– Отмыть ее надо для начала, эту личность, товарищ майор, а там поглядим.
– Ты, Игорек, возьми на контроль.
– Есть!
День второй, утро
Он проснулся чистый, в чистой постели. Поел с большим аппетитом, после завтрака осмотрелся. Мысли еще путались, голова болела. Вспомнил, что накануне его отмыли, подстригли, побрили, одели в больничную пижаму. Пожилая нянечка, возившаяся с ним в душевой, даже умилилась:
– Экий ты ладненький да хорошенький у нас! Как звать-то хоть, помнишь?
– Иван.
– Ванюша, значит. Красавчик ты у нас, Ванюша. Цыганистый, да ладный. Хочешь чего? Может, еще покушать? Отощал ты, оголодал.
– Спать. Больше ничего не хочу.
Теперь он в обществе таких же людей, одетых в поношенные полосатые пижамы, сидел в огромной светлой комнате с решетками на окнах, бессмысленно улыбался и ловил на себе заинтересованные взгляды молоденькой медсестры. Наконец она подошла, поправила ему черные кудрявые волосы на лбу, достала из кармана маленькое зеркальце:
– Так хорошо? Гляньте.
Он посмотрел. Да, это его лицо. Теперь его, когда отмыли и побрили. Худое, смуглое, с жесткими, правильными чертами, словно отчеканенными. Глубокие карие глаза, взгляд горячий и впрямь какой-то дикий, цыганский. Нос прямой, губы узкие, темные. Пальцем потрогал – твердые на ощупь, трещинка, которой невзначай коснулся, тут же заныла. Он поморщился.
