Мама возвращалась не потому, что прощала отца. Потому что больше не было сил слышать попреки свекровки. А бабушка никого не стеснялась – ни соседей, ни меня, маленькой. Так мне и внушала – папа у меня хороший, а мать – потаскуха. Да еще и ленивая. Ей счастье на голову свалилось, а она не ценит. Мозгов не хватает оценить. Да и жопу с мордой наела. Да разве такая жена должна быть?
Мама возвращалась, но уже через пару недель все начиналось сначала. Отец заводил себе новую любовницу. Ему была нужна женщина с квартирой. У него такие были. Но одна не хотела, чтобы он вообще виделся со мной и мамой. Другая требовала, чтобы он не давал нам денег.
Мама стала делать вид, что ничего не замечает, не видит. Наверное, она думала, что тогда он быстрее уйдет из ее жизни. Но ничего не изменилось, кроме того, что отец перестал скрывать свои измены. Жил он по-прежнему с нами. С мамой они стали соседями поневоле, которые друг друга уже даже не ненавидят. Даже на это у мамы сил не осталось. Отец же твердил, что возвращается ради меня, ради дочери, чтобы я не чувствовала его отсутствие.
– Давай разделим квартиру, – миллион раз просила мама.
– Почему я должен делиться? – удивился отец.
Очень быстро я поняла, что у отца можно брать деньги. Когда я еще училась в школе, он знакомил меня со своими «тетями».
– Мне нужны деньги, – однажды попросила я, и отец молча бросил мне бумажку. Когда он напивался, становился злым. Вроде как «бесноватым». Мог рукой махнуть, если я не вовремя появлялась. Обычно тычки доставались маме, когда она на кухню заходила и просила прекратить бухать. Но наутро отец всегда оставлял нам деньги. Я помню, что деньги у него были. Мама говорила, что они «грязные», что отец перевозит не то, что положено. Но мне было наплевать – зачем отказываться, когда дают бабки. Ничего, что грязные, я не брезгливая, руки помою.
Несколько раз к нам вламывались какие-то мужики. Обыскивали квартиру, избивали маму. Но отец всегда говорил, что все уладит. Мама в ногах у него валялась и просила уйти, но он не уходил. Мама говорила, что отец перевозит что-то плохое. Мне хотелось, чтобы он побольше перевозил «плохого» и у нас были бы деньги. Мне всегда казалось, что мы жили очень бедно.
Я рано вышла замуж. Мама была рада, что я наконец уеду из дома. Она не говорила – «выскочила замуж», хотя я именно что «выскочила». Коля был простым бесхребетным парнем. Даром такой муж не нужен. Поэтому я приходила, когда отец был дома, и просила у него денег. Только стала умнее – всегда хорошее ему говорила, обнимала. Он прямо таял и с пьяных глаз отдавал все, что находилось в кошельке.
Когда появилась эта баба, я сразу поняла, что отец к ней съедет. Слишком не похожа была на всех его остальных. Обычно он с теми, кто попроще валандался. Продавщицы в основном. Но те быстро просекали – взять с мужика нечего. Так, в разовое пользование. А эта оказалась из образованных. Да еще с квартиркой собственной. В Москве, а не в Жопурюпинске. Елена эта прям блаженная. Мало того что за отца замуж побежала, так что пятки сверкали, так еще его и в квартире прописала. Она была его старше почти на десять лет. Опять же не во вкусе отца совсем. Он любил поплотнее, погрудастее, чтобы черная или рыжая. А эта белесая моль, со спины пионерка, с лица – пенсионерка. Не знаю, как эта дурында сама не допетрила, я-то быстро поняла – отцу квартира понадобилась. Он даже меня попросил посодействовать – в гости приехать, расположить, так сказать, чтобы потом никто не привязался. Мол, семья настоящая. Я думала, сложнее будет, а раз плюнуть оказалось. Дочь у этой Елены такая же придурошная на всю голову. У моей малой и то мозгов больше – своего точно не отдаст. А эта свалила сразу, только ее и видели. Все умную из себя корчила. Я-то видела, что сама по углам шляется, пока ее мамаша с мужиком в квартире жизнью наслаждается. Отец мне сказал, что Елене этой – два понедельника осталось, и один уже прошел. Мол, больная насквозь, все по врачам бегает да анализы сдает. Так что он потерпит чуток, зато потом – законный хозяин жилплощади. Муж. Ни один суд не привяжется. А дочурка не станет с ним связываться. Он ее один раз припугнул слегка, к стенке прижал, она и свалила. Нет, такая точно по судам не будет бегать да права свои отстаивать. Так что план на ближайшую пятилетку понятен. Сейчас поживут, а потом он Елену попросит и внуков прописать. Тогда уж совсем деваться некуда – несовершеннолетних же никто не выгонит. Отец просил меня приезжать, изображать из себя заботливую дочь. Внуков привозить почаще. Мол, Елена растает и на все согласится.
Ну и ладно, мне-то что? Не сложно. А квартира никому лишняя не помешает. Отец стал выпивать, сильно. Говорил, что знает, что делает – Елена с ним за компанию пристрастилась. А той много не надо. Он ее такими темпами быстро в гроб загонит.
Совесть меня не мучила – если баба дура, так ее проучить не грех. Матери я все равно ничего не собиралась говорить. Она у нас вроде как порядочная, честная, настрадавшаяся. А мне по фиг. Все урывают, как могут, а я что – хуже? Если эта Елена готова ради мужика и дочь предать, и квартирку на мужа молодого переписать, так ей и надо. Интеллигентная? Да все одинаковые. Как мужик на горизонте замаячил, так сразу простая стала.
Светлана
Толя считал, что я плохая хозяйка. Плохо готовлю, плохо убираю. Его раздражало, что я доедаю за ним и за Аней.
– Может, тебе свинью завести? – говорил он.
А я не могла выбросить еду. Складывала куски в отдельную тарелку и потом подъедала. Я привыкла экономить. Даже кусок колбасы не могла выбросить – рука не поднималась. Уже и есть не хотела, а ела. Наверное, поэтому растолстела. Хотя все время ходила голодная. Ждала, когда пообедает Аня, когда поужинает Толя и доедала то, что осталось. Ни разу не приготовила для себя. Вот чтобы приготовить себе и съесть тоже самой. Не понимала, как так можно? Я любила тушеную капусту, которую ни Толя, ни Аня терпеть не могли. И я никогда не тушила капусту. Я любила грибной суп и перловую кашу. Грибной суп варила моя мама, а перловку – бабушка. Ничего вкуснее я в жизни не ела. Я умела варить и суп, и кашу. Но Аня терпеть не могла запаха грибов, а Толя ненавидел перловку. Его чуть ли не выворачивало. Я отказалась и от супа, и от каши. Мы всегда жили бедно, но не голодали. Кто-то и хуже нас жил. Я не работала. Толя оставлял мне деньги на хозяйство. Уже после переезда я хотела пойти работать, но не смогла. Толком ничего не умела, людей стеснялась, да и Аня была еще маленькой. Потом вдруг Толя начал неплохо зарабатывать. И я стала покупать вещи, о которых всегда мечтала. Первым был чайный сервиз. Я скопила деньги и купила, не сказав Толе. Поставила его под кровать. Иногда доставала и любовалась чашками. Мне нравилось держать их в руках. Я позволяла себе выпить чай из красивой чашки, когда никто не видел, потом мыла чашку и укладывала назад в коробку. Потом я купила столовый сервиз и тоже поставила под кровать. Зачем? Не знаю. Мне казалось, что Толя заставит меня вернуть сервиз в магазин или отберет. Или скажет, что я полная дура, раз его купила. Я прятала посуду, потому что боялась ее лишиться. После того как Толя уходил на работу, а я отводила Аню в детский сад, наступало самое счастливое время. Я шла в кулинарию и покупала себе что-нибудь вкусное – котлету по-киевски, отбивную. Дома доставала одну тарелку из сервиза и одну чашку из другого. Выкладывала на тарелку котлету и ела. Долго. Могла так два часа просидеть. Потом все убирала, чтобы даже запаха не осталось. Конечно, мне захотелось купить приборы – красивые ножи и вилки. Мне хотелось все больше – тарелки требовали скатерти, салфеток. Я подолгу разглядывала в магазине наборы с десертными приборами и поражалась – неужели ими можно пользоваться? Для торта? Не может быть. Под кроватью уже не было места, и я стала ставить новые коробки на антресоли. Толя ругался, когда я просила у него деньги. У меня началась какая-то болезнь – я заходила в магазин и хотела новых вещей. Там меня уже знали и даже оставляли новые наборы.
