Тогда я поняла, что у меня никого нет. Что если я заболею, то она ко мне не приедет. И я умру в одиночестве. Сколько мне оставалось с моим диагнозом? Никто не знал. Я давно не проверялась, не сдавала анализы – была занята Анатолием. Я на него злилась. Ведь это он должен был за мной ухаживать, заботиться. Ведь я на него рассчитывала, когда выходила замуж. Мне нужен был рядом человек, который пусть не родной душой, но близкий хотя бы по бумажкам. И я надеялась, что получу от него заботу. Ведь он казался таким сильным, здоровым, крепким. Ну, выпивал. А кто не выпивает? Когда я узнала про диагноз, то ничего, кроме злости, не испытывала. Почему это все досталось именно мне? Почему сейчас? Мы прожили вместе полтора года. Всего полтора года. И теперь я должна заботиться о муже? Только потому, что официально считаюсь его женой? Но я не хочу заботиться о чужом больном человеке. У него есть жена, пусть и бывшая, которая прожила с ним много лет. Пусть она заботится. Почему я должна? Я гнала от себя подобные мысли. А разве не я сама хотела от него того же? Разве не выходила замуж, чтобы получить заботу?
Еще большим шоком, чем новость о диагнозе, для меня стало то, что я жила под одной крышей с человеком, о котором не знала ни-че-го. Как я не знала о том, как живет Ксения, так ничего не знала об Анатолии. И теперь вынуждена была вникать. Поневоле. Из-за его болезни. Он мне что-то говорил, рассказывал, а я ничего не понимала. Врачи спрашивали у меня про его наследственность, семейные заболевания, условия жизни. Что я могла им ответить? Не знаю? Один раз я так и сказала и врач посмотрела на меня осуждающе.
– А кто знает? Вы же жена.
– Я вторая жена, – пыталась объяснить я.
– И что? – не поняла врач.
Да, мне стоило расспросить Анатолия о его детстве, юности. Но я даже не знала, как зовут его мать! А зачем, если она давно умерла? Я нашла себе оправдание и объяснение отсутствию интереса с моей стороны. Это он, Анатолий, должен был стать частью моей жизни, а не я – его. Он поднимался в мой мир, а не я спускалась – в его.
Анна, к которой я кинулась с расспросами, сообщила, что ее отец родился в небольшом селе где-то в Казахстане. Его родители были совсем простые люди. Но был дом, большой, хозяйство, огород. Потом Анатолий уехал в город учиться и работал вроде бы на рудниках. Аня тоже родилась в селе, но никаких подробностей не помнила. Отец вроде бы получил специальность взрывотехник. Позже перебрался в Коломну, уже с женой и ребенком. Оттуда они переехали в Котельники, в собственную квартиру. Там же, в Котельниках, сейчас жила и Анна вместе со своим мужем. Муж ее, Коля, был в целом хорошим человеком. Дурным, но хорошим. Ну, выпивал иногда. Где-то работал, зарабатывал мало. Аню любил, о детях заботился. Аня иногда взбрыкивала, чаще на пустом месте, уходила, забирала детей, грозила разводом, но Коля приползал на коленях, и Аня его прощала. Он мне тоже нравился. Был тихим и всегда мало говорил: за него говорила Аня. Удивительно, что она при этом его жутко ревновала, боялась, что муж ее бросит. Но я скорее бы поверила в то, что Аня его бросит – Коля даже не гулял, не было у него никого. Аня сама придумывала ему женщин, которых и в его фантазиях не существовало. Главным Аниным упреком было то, что Коля не умел «крутиться», как она говорила. Не умел зарабатывать.
– Да пусть хоть украдет, мне наплевать! – кричала она.
Но Коля не умел красть.
Ксении Аня не нравилась. Мне так казалось. Но Аню Ксения хотя бы терпела. Анатолий вызывал у нее только гримасу отвращения. Я думала, что Ксения любит детей. Так ведь бывает, что если никого не любишь – ни животных, ни людей, то хотя бы ладишь с детьми. У Ани были чудесные дети. Ксения их терпеть не могла. Ее аж передергивало, когда она их видела. Моя дочь всегда была заносчивой, высокомерной девочкой, а с возрастом стала даже неприятной. Ладно, она не уважала, ни в грош не ставила Анатолия, считая его… не знаю кем. Отребьем, человеком низшего сорта. Аня ей казалась тупой и наглой. Ее дети – невоспитанными идиотами. А я – наверное, она считала меня достойной этой компании, в которой ей не было места. Она была выше, умнее нас. Возможно. Но в Ане была доброта, которой не нашлось в Ксении. В ее детях – искренность и непосредственность, которые никогда даже не теплились в душе моей дочери. В Анатолии я увидела заботу и безотказность, готовность оказать помощь, – свойства характера, которые я не заложила, не воспитала в собственном ребенке.
Как я уже говорила, Ксения всегда жила в своем мире. О чем она думала, я никогда не знала. Многие вещи она воспринимала очень остро, а на другие не обращала никакого внимания. Ведь ей стоило только спросить – я бы ответила, объяснила. Когда она увидела у меня синяки на руках – на сгибах локтей, на запястьях, она решила, что Анатолий меня бьет. Да, он бывал грубоват, но никогда не посмел бы ударить ни меня, ни Анну. Я видела, как она морщилась, когда видела пустые бутылки на столе. Но в одной из бутылок я хранила свои настойки. Я тогда нашла травницу и верила в то, что ее травы помогают. Настойки настаивались на спирту, и мне было проще хранить их в бутылках.
Когда я сообщила Ксении о болезни Анатолия, она даже не посочувствовала.
– А чего ты ждала? Странно, что он раньше не заболел, – сказала мне дочь.
– Почему?
– Потому что он бухал всю жизнь.
– Он не пьет.
– Ага, не пьет. Да он проспиртован с ног до головы. И чего ты так переживаешь?
– Потому что он мой муж. И просто человек, которому нужна помощь. Ты могла бы его хотя бы пожалеть. Или меня.
– Почему я должна вас жалеть? Он мне никто. А ты сама себе это устроила, – отрезала Ксения.
– Ты могла бы заехать, проведать нас.
– С чего вдруг? Чтобы отмывать квартиру от ваших гулянок? Бутылки выбрасывать? Или слушать, как он матерится? Спасибо, не хочется. Я пыталась, ради тебя пыталась, но больше не хочу. Надоело. У тебя теперь есть Аня, так что пусть она приезжает и проведывает. В конце концов, это ее отец. А я? Ты поменяла дверь и замки, не поставив меня в известность. Разве забыла? Ты выбросила мои вещи. Переставила мебель.
– Все было не так. Совсем не так, – пыталась я объяснить дочери. – Было ограбление. Квартиру на пятом этаже ограбили. И в соседнем подъезде тоже. Тогда все меняли двери и замки. Аню я и так прошу слишком часто. У нее двое детей. Она не всегда может.
– А я, значит, могу? Почему ты вообще бегаешь вокруг своего Толяши? Ты за меня никогда так не волновалась, как страдаешь из-за него!
– Ты жестокая, какая же ты жестокая. – Я заплакала.
– Это ты меня такой сделала. Ты так воспитала. – И Ксения положила трубку.
Мне хотелось остановиться, но я еще долго не могла сдержать рыданий. Как же она не понимает, что дело не в водке, не в выпивке? С чего она вообще взяла, что мы пьем? Не было такого. Да, я могла позволить себе рюмку водки по праздникам, но только потому, что от вина мне становилось плохо. Анатолий мог выпить много, но он был крепким, здоровым мужиком. Я до последнего не верила, что он болен. Как он мог заболеть? Миллион раз я задавала себе вопрос – как я не заметила раньше? При первых симптомах, а не тогда, когда опухоль стала неоперабельной. Но с чем мне было сравнивать? Я знала этого человека всего полтора года. Я не успела его узнать. Разве можно винить меня в том, что я ничего не замечала? Я же не знала, каким он был раньше.
