Сгорали.
Он так увлекся этим занятием, что забыл, зачем достал свой «Lenovo» из обувной коробки, где тот лежал, придавленный тяжелым молитвенником и четками, зачем стряхнул с него десятилетнюю пыль.
А ведь он хотел переписать кое-какие заметки с устройства в блокнот. В первые недели после того, как упали бомбы, он, Николай Малютин, тогда работник кафедры биофака МГУ, вел эти дневниковые записульки, чтобы не сойти с ума. Заносил данные погоды: температуру, скорость ветра, влажность; делал хронометраж своих перемещений; протоколировал последствия ядерных ударов для биоценозов: уровни заражения, радиационный фон, летальность. Людей он игнорировал. Понятно, что они умирали. А что им, балет танцевать? Но он писал про популяцию подмосковных ежей и реликтовые березовые рощи. Теперь это казалось ему смешным.
Ежики в тумане… Все они умерли, хотя шерсть и иголки защищают от гамма-лучей получше, чем голая кожа и одежда. Все они сдохли.
Но, наверное, не менее смешным было его нынешнее желание перенести эти записи на бумагу. «Для истории». Кому? Для кого? Закончились все истории.
За окном – толстым, шестикамерным, с закачанным между стеклами то ли аргоном, то ли криптоном, – ветер гонял мертвые листья. Да и стекло, возможно, было не простое, а просвинцованное, как в рентген-кабинете.
Ну, раз сегодня «день варенья», можно позволить себе праздничный завтрак. Он подошел к шкафчику и достал банку тушенки. Открыл ножом, начал ковырять вилкой. Налил из банки немного отстоявшейся очищенной воды с неприятным пластиковым привкусом.
Можно было поесть мясорастительных консервов – перловка с мясом, – но прежде чем плюхнуть содержимое жестянки на сковородку, надо пойти в Клуб, чтобы дали воспользоваться плиткой. В домах Семеныч разрешал только лампочки – электричество берегли.
Двадцать лет прошли – как с куста.
В такие дни было особенно тоскливо. Даже зимой и то веселее – в вихрях снежинок есть иллюзия чужой ледяной жизни. А осенние листья мертвы и иллюстрируют собой власть небытия: выглянули на пару месяцев и уже осыпались. И это при том, что большинство деревьев вовсе не проснулись, а стояли палками, словно скелеты.
«Лучше бы война случилась зимой. Тогда бы их больше выжило».
Радиочувствительность деревьев зимой, в состоянии покоя, в три раза ниже, чем при облучении летом. Он давно не видел ни одного хвойного дерева, и не мудрено – они в десять раз хуже, чем лиственные, переносят облучение. Самые живучие – травы и кустарники. Однако мхи и лишайники могут дать фору даже им. Но вне конкуренции – бактерии, живущие в почве. Даже когда все живое на поверхности гибнет, они, не замечая этого, продолжают свою работу по переработке органики в гумус. Им даже лучше…
Редкие пятна зеленой травы все-таки пробивались в мае-июне, да покрывались листочками клены и березы. Но уже к августу все это чернело и облетало.
В такие октябрьские дни, как сейчас, появлялась ностальгия даже по просыпающимся весной насекомым. Хотя в самих тварях приятного мало – первое время, когда после многолетнего перерыва на стекло вдруг стали садиться, шевеля суставчатыми конечностями, мотыльки типа ночного павлиньего глаза, он вскрикивал. Один раз сел большой бражник. С размахом крыльев, как у воробья. А летом вечерами налетали полчища мух – вялых, потому что температура была низкой, но настырных. Они пытались пробиться к источнику света, к лампочке. Большие, жирные.
Тьфу, пакость. А вот дневных бабочек, пчел или ос он не видел. Зато видел пауков и тараканов. Двухвосток не было – дома-то не деревянные, а из бетона, да еще непростого – специального радиозащитного баритобетона.
Тот, кто спроектировал и построил этот чудо-поселок, должен был быть отмечен государственной премией. Правда, та премия скорее всего была секретной, как и факт назначения поселка.
Когда этот шедевр инженерного дела возвели? Наверное, за пару лет до войны. Странно, что ни один из популярных блоггеров не успел его заметить и сфотографировать. Хотя для этого надо было всего лишь выйти из машины и найти точку на пару метров выше полотна шоссе.
Сами дома были странные, и, когда Малютин их впервые увидел, они вызвали у него ассоциации со страной хоббитов. Или пчелиными сотами. Форма была слишком обтекаемой, слишком приземистой, скругленной. Все они были построены по типовому проекту. Металлические односкатные крыши одного цвета – белого. А теперь даже не узнать, для подготовки космонавтов его построили или в ожидании того, что потом случилось.
Под самыми окнами тянулись, медленно сворачивая в сторону, тусклые секции «трубы». От нее к крыльцу дома Николая шло ответвление.
Невысокий железный забор отделял крохотный дворик от соседского. Но «трубе» заборчик преградой не был – она проходила через него, как и через остальные заборы. Разглядеть ее всю из окна было невозможно, но Малютин знал, что труба шла через все поселение, соединяя в единую систему шестьдесят четыре дома, Клуб, Ферму и Склад. Три последние здания были связаны еще и туннелем – подземной галерей, проложенной в двух-трех метрах ниже уровня земли, с перекрытием из железобетона.
Если представить поселок как нарезанный торт, в котором отдельные участки – это ломтики, то «труба» была бы линиями разреза, три общественных здания – вишенками в середине, а стена тогда – краем тарелки.
Двухметровое ограждение из железобетона с натянутой поверху колючей проволокой окружало поселок, полностью повторяя его правильную форму. За этой стеной начинался обычный среднерусский пейзаж… со скидкой на то, что случилось двадцать лет назад.
Шоссе отсюда было не разглядеть, лишь окаймлявшие его деревья. Зато иногда в ясную погоду можно было увидеть на горизонте Сергиев Посад. Но такой погоды почти не бывало с тех пор, как они сюда пришли.
Когда он впервые увидел «трубу», она напомнила ему фильмы о пандемиях и колониях на других планетах. Стальные поддерживающие рамы, незнакомый материал вроде прозрачного металлопластика. Эти переходы не были герметичными, даже если изначально и имели такое свойство, но не пускали внутрь пыль, сор, дождь – все то, с чем могли прилететь радиоактивные частицы. Правда, дождь – не полностью. Капли воды кое-где просачивались. Труба явно была тут не с довоенных времен, иначе бы слишком бросалась в глаза. Скорее, ее смонтировали из готовых секций уже после ядерных ударов.
А вот дома были герметичными. Как на Марсе. Узкий тамбур играл роль шлюза. Внутри каждого жилища – фильтровентиляционная камера. Такого же типа, какие ставят в небольших убежищах. Впрочем, четырех-пятиместные убежища в подвале каждого коттеджа тоже имелись.
«Надо убедить себя, что мы первые люди на Марсе, а не последние люди на Земле», – говорил себе Малютин.
***
В кухне размером с купе поезда капала вода из крана. С каждым днем чинить что-то становилось все труднее: все ржавело, портилось, а запасные части достать было почти невозможно. Раньше брали в супермаркетах, теперь скручивали в соседнем дачном поселке, снимали, откуда только можно.
