– Это верно, – кивнул Святозар, который, по рассказам приказчиков, имел дело только с ними, ни разу не встречавшись до сего дня с Коловратом, – не выспался. Да и ладно. На том свете отоспимся. А сейчас дела. Давно жду гостинец, твоя правда, боярин. Хочу жену свою любимую порадовать. Скоро именины у нее. А потому в секрете сие дело от нее держу.
Он обернулся к стоявшему справа от боярина приказчику и уточнил:
– Ну-как, Захар, привезли Ждане моей ожерелье, что я заказывал?
– Привезли, – кивнул Захар, и, поймав одобрительный взгляд своего боярина, шагнул вперед с резным ларцом в руках.
Приказчик наклонился, поставил ларец на низкий стол из диковинного темного дерева, украшенный мелкой резьбой и позолотой. Стол, который мог посоперничать красотой с самим ларцом, стоял у стены в большой и светлой горнице, выходившей на широкий балкон. А с того балкона, что тянулся вдоль всего терема, открывался вид на двор, церковь и большую часть Болдыжа с его пристанью, где стояли сейчас купеческие ладьи. Можно было рассмотреть даже Окольный город, поля и окружающие холм леса. Отсюда княжескому посаднику было хорошо видно почти все, что творилось в его землях. Но сейчас Святозар смотрел совсем не туда.
Захар плавным движением открыл ларец и сделал пару шагов назад, как бы приглашая княжеского посадника насладиться зрелищем. А тот не преминул это сделать.
Святозар приблизился к ларцу и взглянул на ожерелье. Его взору предстала полукруглая золотая пластина, покрытая искусным узором, с ажурными замочками по краям. По всей ее длине красовались пять крупных изумрудов, в обрамлении доброй сотни мелких. Снизу на коротких цепочках были приделаны еще три подвески в виде цветов с лепестками. Цветы тоже были сделаны из золота и усеяны разноцветными камнями. По одному большому изумруду в центре цветка и еще множество мелких, рассыпанных по лепесткам. Ожерелье переливалось всеми цветами радуги.
На лице посадника тоже заиграла светлая улыбка, – по всему было видно, что Святозар доволен работой. Он даже пальцы протянул вперед, то сжимая, то разжимая, так ему хотелось схватить и потрогать ожерелье.
– Ай, молодцы, – только и смог пробормотать он, захлопывая ларец, – порадовали старика. Немедля побегу и обрадую Ждану свою. Ты прости, боярин – не утерпеть мне. Столь долго ждал, что мочи не хватит.
Он схватил ларец и уже выбежал из горницы, но вдруг остановился в дверях, словно что-то забыл. Обернулся на ходу и бросил:
– Ты вечером еще разок приходи, Евпатий Львович, попируем. Там и поговорим обо всем. А сейчас…
И скрылся в глубинах своего терема. Кондрат, озадаченный таким поворотом дела, еще немного постоял и переглянулся с приказчиками. Но делать было нечего, хозяин больше о них и не вспоминал – так сильно на него подействовала работа Деяна. А потому Кондрат со товарищи вышел на улицу вслед за приказчиком Святозара, сел на коней и отправился к своим людям на постоялый двор. Там он переоделся в чистую одежду, перекусил немного, чем бог послал, и даже покемарил, отдохнув с дороги. А через положенное время появился в тереме у посадника, но уже один, без приказчиков.
В этот раз его приняли с распростертыми объятиями и сразу проводили за стол. Лишь взглянув на который, Кондрат понял, что сегодня он так просто не отделается, и два дня воздержания были не зря.
За длинным дубовым столом, уставленным всевозможными яствами от рубленой ветчины до гуся в яблоках, их было всего трое. Во главе восседал сам хозяин Святозар, рядом с ним жена Ждана и чуть поодаль приглашенный боярин. По случаю прибытия дорогого гостя из далекой Рязани жена посадника была сейчас в шикарном наряде – длинное белое платье, вышитое едва заметными цветами из тонких линий на рукавах и боках, в середине разрезала вертикальная вставка из красной материи, что начиналась от шеи и шла до самого подола. Вставка эта вся была расшита жемчугами. Как и кокошник на голове, с которого свисали такие толстые нити жемчуга, обрамляя миловидное личико Жданы, что за ними почти было не видно волос, собранных сзади в косу. Во лбу жены посадника горело несколько крупных изумрудов, блеск которых, как и блеск свисавшего жемчуга, лишь дополнял блеск ожерелья, красовавшегося на груди молодой женщины.
– Ох порадовал ты меня, – приговаривал Святозар, поглядывая на светившуюся от счастья жену, пока слуги разливали вино по кубкам, уже несколько раз осушенным гостями, – сотворили твои мастера красоту. Ждана моя довольна.
Сама жена посадника провела рукой по изумрудам ожерелья и только вздохнула, одарив рязанского боярина благосклонным взглядом, так ей было хорошо. А Кондрат подумал о том, как мало женщинам нужно для счастья: подарил ей ожерелье с алмазами да изумрудами, и она уж на седьмом небе.
– Ну, так они же могут и еще лучше сотворить, если захочешь, – заявил Кондратий, уже слегка захмелев.
– Ослепил бы я твоих мастеров, – как бы походя заметил на это посадник, – чтобы такой красоты больше не сотворили. Ну, да ладно, пусть живут.
И на радостях опрокинул кубок в себя, выпив за здоровье золотых дел мастеров, что жили себе в далекой Рязани. А Кондратий от такой похвалы даже поперхнулся, но спорить не стал, ибо здесь, похоже, все так шутили. А может, и не шутили. Выпив еще по чарке и отведав жареного гуся, Кондратий, поглядывая на миловидную Ждану, сверкавшую ожерельем, обсудил с посадником кое-какие вопросы насчет торговли, узнал последние новости из Чернигова, где со дня на день уже начиналась знаменитая ярмарка, и заторопился к выходу, попытавшись сослаться на дела. Но не тут-то было. Проводив Ждану в опочивальню, Святозар вернулся назад и так разошелся, что пришлось стучать с ним кубками почти до рассвета, пока он, окончательно захмелев, не рухнул под стол. Правда, до этого заказал Кондрату еще одно ожерелье для своей матушки, чтобы сделали к весне, а боярин заплетавшимся языком обещал прислать к нему с утра приказчиков.
Лишь тогда он смог на законных основаниях вернуться к своим людям и немного поспать, отдав наказ Захару и Макару отложить ненадолго выезд. А поутру посетить Святозара, обсудив с ним новый заказ. Приказчики переглянулись, уложили хмельного хозяина, и подчинились.
Глава двадцать первая
Княжеский город
Вернулись они только к обеду. Святозар, оклемавшись к тому времени, свой заказ подтвердил и даже выдал вперед кошель с деньгами. Приказчики были довольны. Кондратий тоже, он успел выспаться и пришел в себя после ночных переговоров с княжеским посадником.
– Денег не пожалел, – сообщил Захар, предъявляя туго набитый золотом кошель, – а ожерелье мы ему до весны справим, как заказывал. Надо уважить человека, раз он наших мастеров выше своих черниговских ценит.
– Да, уважить надо, – согласился боярин, который мыслями своими сейчас был уже далеко от Болдыжа. Только не к Чернигову стремились его мысли, а в обратную сторону – к Рязани.
Спрыгнув с телеги, на которой он под утро завалился спать рядом со связанными в пучок мечами и копьями, отказавшись идти в дом, Кондрат стряхнул прилипшую к его кафтану солому и прошелся по двору, где происходила обычная для такого места суматоха. Кто-то приезжал и уезжал, кто грузил телеги, кто наоборот. Люди сновали туда-сюда, на ходу обсуждая свои вопросы. Но делали все это как-то неторопливо, размеренно. Словно сама здешняя природа не давал им забыть народную мудрость «Поспешать надо не торопясь».
