— Не хочу, — честно призналась я, вылезая из-под его потной ручонки.
В заведении, которое все же больше походило на дешевое кафе, чем на приличный бар, Камиль Козлов шумел и командовал. Я молчала, любуясь на его самодостаточность.
— Нам кофе? Кофе. Экспрессо? Капуччино? Нет, черный, без сахара. Коньяк туда. Нет, отдельно, сто грамм. Лучше пятьдесят. Пироженные? Нет, бутерброды. Не с икрой, а с ветчиной. Кофе с икрой? Бред.
Принесли мутный кофе, заветренные бутерброды и разбавленный коньяк. Увидев это изобилие, Камиль поскучнел и начал себя убеждать:
— Надо, надо устраивать себе праздники. Вот так, среди рабочего дня, с красивой женщиной, хороший обед. Надо, надо убегать от рутины.
— Камиль, три месяца назад, на кладбище Южном, во время похорон, был обнаружен труп. Есть информация о его опознании?
— Есть! — заорал он. И тихо добавил, — Но закрытая.
— А для меня?
— Беда с тобой. Узнаю. Сегодня. Приезжай вечером. Центральный парк, от фонтана вторая лавка.
Как у него все отлажено.
— Мне бы побыстрее, и я снимаю номер в гостинице.
Он поперхнулся кофе, и его прорвало. Видимо, в гостинице он ни с кем и никогда, только у фонтана и на лавке.
— Это же не интервью? Не интервью. Нет диктофона? Слушай, и не записывай. Где нарыла — никто не знает. Слушай. Тогда трупешник этот дактилоскопировали. Ведь никто его не хватился, никто не поинтересовался. А был он мужик небедный по прикиду. Документов, денег — никаких. Пустой. Только часы шикарные, мобильник дорогой, и заколка с бриллиантом на галстуке. Экспертиза показала — никто его не убивал. ИБС у него была. Старая, запущенная. И как у такого упакованного борова лекарства с собой сердечного не оказалось, просто непонятно и невероятно. В общем, умер он сам, и зачем его ночью в могилу было пихать, так и не поняли. Ничего криминального. Кроме одного. Сильно он смахивал на одного нашего городского депутата. Грача, — шепотом пояснил он. — Не так, чтобы точная копия, но очень смахивал. Рост, комплекция, рожа. Рожа. На роже была пластика — эксперты доказали. На фига? Грача, главное, на следующий день грохнули. По всему получалось, что сначала его копия, двойник от сердечного приступа помер, но кого-то это не устроило, и тогда его в натуре грохнули. А того никто и не хватился. И тогда…
— И тогда трупешник дактиласкопировали, — от злости я чуть не выплеснула в бывшего блондина мерзкий кофе.
— Да. И выяснилось. Выяснилось. А тебе зачем?
— Мне для работы, — вежливо и сдержанно улыбнулась я. — На эту тему практически ничего не писали. Подготовлю обзор самых интересных и необычных происшествий года.
— Ага. Ну вот. Там еще до того как его дактилоскопировали, обнаружили следы от сведенных татуировок. В общем, над парнем много, хорошо и дорого поработали. Пластика, сведение наколок. Это его Грач лепил. Под себя. А зачем? Фиг знает. Не раскрыто. Глухарь. Так и пиши.
— Да из кого лепил-то? — прошипела я.
— Лепил? Я че, не сказал? Витя Кабанов. Кабан. Грабежи, убийства. Двадцать лет сидел. Потом вышел, затих, пропал, потерялся. Как растворился. А тут видишь — откопали! — он опять заливисто рассмеялся своей шутке. — Слушай, ну давай, в девять подгребай к гостинице «Центральной». Будешь? Будешь.
Очень хотелось ему нахамить, но, боюсь, он еще пригодится. Пришло время расплачиваться за хороший обед с красивой женщиной. Камиль Козлов был к этому не готов. Он порылся в бумажнике, зачем-то вытряхнул на стол свое рабочее удостоверение и права.
— Слушай, у тебя нет полтинника? Совсем не осталось мелких денег.
Я хотела было расплатиться, но меня вдруг потянуло на эксперименты.
— А у меня нет!
— Бляха муха, — зло сказал Козлов, и зачем-то задрал штанину. Я думала, он что-то уронил, и наклонилась посмотреть. Любитель встреч у фонтана оттянул резинку синего носочка, и достал оттуда стольник. Сдачу он положил в кошелек.
— Ну, я тебя удовлетворил? Удовлетворил. — Глазки у него сально заблестели. — Теперь посмотрим, что Эллочка умеет. До вечера. Не забудь, а то весь криминал отдам другим девочкам.
Эллочка много чего умеет, она коз хорошо лечит. И козлов.
* * *
В редакции было многолюдно. Работа, можно сказать, кипела. Перегарный дух встретил меня еще на лестнице, а в коридоре попалось аж два сотрудника и одна сотрудница, которая налетела на меня с вопросом «А шеф у себя?» и выклянчила две сигареты.
Я не стала проверять у себя ли шеф, и сразу пошла к выделенному мне компьютеру. Гарик ввалился минут через десять, когда я, подключившись к сети, через поисковик пыталась нарыть что-нибудь на Юрия Юрьевича Грача. Шеф был в небесно-голубом костюме, а пейзаж на его галстуке с фотографической точностью, в цвете, воспроизводил жаркие тропики: пальма, солнце, попугай.
— Сударыня, а материальчик? Сегодня номер сдаем. Сами знаете, как не хватает. — Он попыхтел трубкой. Я чертыхнулась, и пообещала через полчаса сдать на дискете обзор рынка сдаваемых квартир в частном секторе. Он упорхнул довольный, полыхнув голубой полой роскошного пиджака.
Я все-таки нашла пару сайтов с упоминанием имени Грача. Насколько я поняла из дебатов, ведущихся в сети, Грач полгода назад проделал мульку, которая не понравилась никому — ни друзьям, ни врагам. Раньше филиалы его компании имели финансовую самостоятельность, и у каждого из них имелись свои счета. Грач, объявив, что это крайне неэффективно для компании и создает путаницу, перевел все финансовые потоки из области к себе поближе — в город. С этих пор без его ведома не покупалось даже канцелярской кнопки, поскольку правом финансовой подписи обладал только он. Или еще и Витя Кабан? Черт ногу сломит. На имя Карины Грач поисковик никак не отреагировал. Ни сведений, ни сплетен о ней в Интернете не было.
Я отключилась от сети и быстро набила материальчик о корыстных тетушках, сдающих квадратные метры за баснословные доллары. Назвала его «Куда с рублем податься?» С этой писаниной надо заканчивать, а то этот франт Гарик присядет на меня так же, как Ильич на Бизю. Глазом не успею моргнуть, как буду исписывать всю газету под разными именами, и мести пол в кабинетах. У меня пока не созрели сценарии встреч с Гоготом, Сазоном и Кариной, и я решила вплотную заняться хибарой Гогота.
На двери по-прежнему висел замок. Я перешагнула низкий заборчик, даже не попытавшись воспользоваться калиткой. Чертова юбка собралась гармошкой на поясе. Я сняла туфли и оставила их у забора. Домик так утопал в зелени, что можно было попытаться проникнуть внутрь, не боясь быть замеченной с улицы. Ключа не оказалось ни за косяком, ни под порогом. Оконные рамы были добротные, и выставить их с моими женскими возможностями я даже не стала пытаться. Домишко оказался маленьким, но крепким, и я уже хотела напялить каблуки и смыться по пустынной улице, но тут мой взгляд упал на крышу. Я добросовестно попыталась избавиться от этой мысли, но поняла, что она будет мучить меня, пока я этого не сделаю. Покойная бабка Софья всегда говорила, что лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, чего сделать не удалось.
