— Ой! — снова пискнула Лилька.
— Как хорошо вы все придумали! — обратился я к Доре. — Взлома нет, ключи только у меня, а я — подозрительный тип! Значит, и попер все тоже я! Вы бы и машинку отбуксировали, не поленились! Да?
— Слышь, — сказал один из парней, — Мы здесь ни при чем. Мы грузоперевозки. Ночью по двойному тарифу возим. Она нам заплатила. Женщина вроде бы приличная, дверь без проблем открыла. Мы не знали, что воруем!
— Лилька, — крикнул я. — Вызывай милицию!
Больше всего я боялся, что Дора засмеется и скажет «Вызывайте!» Ведь она не могла не понимать, что меньше всего я хочу общаться с ментами.
— Не надо! — срывающимся голосом попросила завуч. — Не надо милицию, Дроздов! Что уж мы — не договоримся?
— Ну и ладненько! — обрадовался я.
— Езжайте, парни! — обратился я к грузчикам, — И больше никогда не работайте ночью по двойному тарифу.
— Ой-ой-ой! — пропищала Лилька.
— Тише, свидетель, тише! И чтоб никому ни слова! — приказал я Лильке грозно и громко, чтобы Дора хорошо слышала. Завуч впихнула свои телеса в кабину Газели и они укатили.
* * *
На другой день мне на мобильный позвонили «борисовцы». Судя по голосу, это был очкарик:
— Учитель? Мы тут подумали и решили, что с вами дешевле согласиться, чем разбираться. Давай, запускай свою мульку про подарок школе. Собирай журналистов, говори, Борисов школе тренажерный зал дарит. Только учти, детям час в неделю. Остальное время — наши клиенты. Причем, ночью тоже.
Я облегченно вздохнул и вежливо ответил:
— Зал почти готов.
— Давай без почти. На послезавтра открытие.
Я помчался работать в подвал, сорвав уроки истории у второй смены. К вечеру зал был готов. В школе вовсю шел ремонт туалетов. Вечером я сообщил Ильичу радостную новость о том, что конфликт с «борисовцами» я разрулил. Он может спокойно покидать диван Беды и ее квартиру. Дора Гордеевна тоже укрощена и еще долго не будет претендовать на его место. Почему — я умолчал.
Но Ильич не обрадовался, он загрустил.
— Петька, а можно я здесь еще поживу? Нэлька тут, понимаешь?! Порядок гарантирую!
И тут я ему в лоб влепил о том, что потратил деньги из сейфа на дорогие унитазы. И что через неделю школьные туалеты будут как конфетки.
— Здрасьте, жопа! — заорал Ильич. — Это что, они теперь в шикарные унитазы бесплатно ссать будут?
— Что ж туда — турникеты ставить? — удивился я.
— Турникеты дорого, — на полном серьезе заявил Ильич. — А вот Капу-техничку, посажу. Вход — рубль!
— Выход — два! — разозлился я.
Ильич заржал:
— Ну, это уже наглость!
* * *
Следующие два дня я пытался решить вопрос как по чужим документам улететь из Сибирска. Конечно, я мог попытаться выбраться и по подложным документам, но, во-первых, я хотел прихватить с собой ствол, а во-вторых — не имел права рисковать.
Я вспомнил, что у близнецов Карелиных отец работает диспетчером в аэропорту, и пригласил его вечерком зайти к себе в кабинет, якобы поговорить об успеваемости его сыновей и их дальнейших планах на будущее. Планы оказались простыми и ясными: хороший аттестат, с которым можно попытаться поступить в вуз на бюджетное место. Их, бюджетных мест, становится с каждым годом все меньше и меньше…
Слово за слово, я обозначил папаше свою проблему и пообещал, что в свою очередь сделаю все, чтобы у пацанов были отличные аттестаты. Диспетчер возбудился и пообещал, что организует мой отлет на грузовом рейсе в ближайшие два дня. Сколько мне придется заплатить, он не знал, но пообещал, что назовет сумму завтра. Он надеется, что она не будет нереальной для учителя, который временно и.о. директора. Оставалось только ждать.
У сарая меня поджидала Ритка. Она была без машины и зябко куталась в воротник черной шубки.
— Дроздов! — окликнула она меня. — Наверное, это не мое дело, но я решила тебе сказать. Может, пойдем в учительскую?
У меня заныло под ложечкой, и я послушно поплелся за ней в школу, на второй этаж.
— Дроздов! — усмехнулась Ритка, усаживаясь за стол прямо в шубе. — Что-то нечисто там с тобой и этой Казанью. Сначала ты попросил меня пробить несуществующий адрес. А теперь…
— Что теперь?.. — упавшим голосом спросил я.
— Теперь из Казани пришел запрос, правда, в частном порядке от какого-то капитана Воронина. Попросил наших оперов поискать, где в городе проживает Дроздов Петр Петрович. И вот эти данные паспорта, — она протянула бумажку, на которой карандашом были нацарапаны серия и номер моего купленного паспорта. Их знал только Гогот.
— Это номер твоего документа?
Я покрылся испариной и изо всех сил замотал отрицательно головой.
— Однофамилец! — ляпнул я, не подумав.
— Я так и думала, — кивнула Ритка и встала.
— Спасибо! — сказал я зачем-то ей вслед.
— Да вроде как не за что, — усмехнулась она.
Я остался один в учительской. Я достал из кармана фотографию Беды и долго рассматривал ее. Я понял, что мне абсолютно все равно, синяя она или красная, лысая или волосатая, толстая или худая, длинная или метр в прыжке. Главное, чтобы она была живая и, желательно, здоровая. Я должен быть рядом с ней, даже если ради этого мне придется угнать самолет.
* * *
На следующее утро было назначено торжественное открытие тренажерного зала. Я не мог светиться перед прессой, поэтому всю организационную работу поручил Лильке. Она страшно обрадовалась, вырядилась в умопомрачительный алый костюм и, строя плакатные рожицы, охотно раздавала интервью. Дора Гордеевна ходила мрачнее тучи, но, завидев меня, разулыбалась как приятному знакомому.
Я заставил Ильича занять, наконец, свое директорское кресло. Он поупрямился, покапризничал, но под моим нажимом покинул квартиру Беды. Перед тем, как я улизнул от заполнивших школу телекамер, у нас с ним состоялся разговор.
— Я должен уехать! — заявил я ему.
— Не больше чем на две недели, — обреченно вздохнул Ильич. — Как раз в каникулы уложишься.
— Мне нужны деньги. Две тысячи.
— Бери, — Ильич кивнул на сейф.
— Долларов.
Шеф икнул.
— Я директор школы, а не банка.
— Я тоже учитель, а не служба безопасности.
— …ть! А ты не свалишь насовсем?
— Что вы! У меня дети!
— Ладно! Джип подшаманил?
— Более-менее.
— Сдавай его и…уй по холодку!
Я удивился, что Ильич так легко пошел на этот шаг. Разве он мог быть уверен, что я вернусь в этот город? Наверное, он преувеличивал значение Беды в моей жизни. Или это я его преуменьшал?
