Когда вражеская авиация обрушила свои удары на корабли, стоявшие в Кронштадте и Ленинграде, спасатели и здесь оказались на высоте. Я говорил, что 23 сентября 1941 года получил тяжелые повреждения линкор «Марат». Носовая часть была разрушена. Водолазы под вражеским огнем отделили разрушенную часть, поставили корабль на ровный киль, и оставшиеся три могучие башни линкора снова могли вести огонь по врагу. Позже спасатели подняли и восстановили лидер «Минск», канонерскую лодку «Красное Знамя» и другие корабли, получившие тяжелые повреждения.
Очень досаждал фашистам своим артиллерийским огнем недостроенный крейсер «Петропавловск». Гитлеровцы нацелили на него свою тяжелую артиллерию. «Петропавловск» получил ряд прямых попаданий и сел на грунт. Враг все еще вел огонь, а водолазы работали. Они заделали пробоины, за одну ночь откачали воду и увели корабль в безопасное место.
Доставка продовольствия в осажденный Ленинград летом на кораблях, а зимой – по «ледовой дороге» также обеспечивалась спасателями-балтийцами. Много танков, орудий, автомашин, боеприпасов, продовольствия подняли водолазы со дна Ладожского озера. Они работали и подо льдом, и во время штормов, нередко под огнем. Ни одной десантной операции не прошло без их участия. Спасатели снимали с мели суда, заделывали на ходу пробоины. Немалая их заслуга и в том, что менее чем за месяц в начале 1942 года по дну Ладожского озера были проложены трубопроводы, по которым осажденный Ленинград стал получать нефть и бензин.
Задержавшись по флотским делам, я возвращался в Москву уже один. Самолет поднялся в воздух, пролетел десяток минут на бреющем полете, почти касаясь колесами зеркала Ладожского озера, и, не доходя до берега, взмыл в черное, дождевое облако. С правого борта блеснула молния, капли воды побежали по стеклам кабины…
Ко дню моего отлета Балтийский флот находился в трудном положении. Обстановка на всех фронтах осложнилась. Но самой сложной она была, конечно, в Ленинграде, хотя в то время никто не представлял себе, какие тяжелые месяцы еще придется пережить городу, а вместе с ним и флоту.
Когда я вернулся в Москву, она еще не чувствовала непосредственной угрозы и в дневное время жила напряженной, но спокойной жизнью. Налеты, как правило, начинались с наступлением темноты, и тогда женщины с детьми по первому сигналу воздушной тревоги спешили занять места в метро или в бомбоубежищах, а город готовился к отражению воздушных атак. Наркомат ВМФ к тому времени располагался в нескольких помещениях. Органы штаба и связи находились в метро, и это позволяло не прерывать работу во время налетов.
Не успел я после приезда ознакомиться с обстановкой, как меня вызвали в Кремль, причем в необычное время – около полудня. Обычно вызывали по вечерам.
Надо сказать, что вечерами и ночью Ставка работала в особняке неподалеку от подземного укрытия, днем же, когда воздушных тревог было мало, все разъезжались по своим кремлевским и наркоматовским кабинетам. В своем кабинете находился в тот день и И.В. Сталин.
Когда я вошел, он был один и разговаривал с кем-то по телефону. Дождавшись конца разговора, я попытался доложить о положении на Балтийском флоте, но Сталин перебил меня:
– Известно ли вам, что в Ленинград вместо Ворошилова назначен Жуков?
Когда я ответил, что мне это неизвестно, он сказал, что только вчера состоялось такое решение и Г.К. Жуков, видимо, уже в Ленинграде. Походив по кабинету и, против обыкновения, присев на диван, который стоял у стены с окном, Сталин задал мне несколько вопросов. Его интересовало, какие корабли у нас на Балтике, где они сейчас стоят и участвуют ли в обороне Ленинграда. Я развернул морские карты с нанесенной на них обстановкой: между находившимися в наших руках островами Эзель, Даго и полуостровом Ханко на западе и островами Гогланд, Лавансари и другими в восточной части Финского залива все его водное пространство и оба берега были в руках противника. Я снова попытался завести разговор о положении на Балтийском море, но Сталин, подойдя к сухопутной карте, на которой линия фронта была обозначена у самого Ленинграда, перешел к вопросу, по которому я был так спешно вызван.
Сталин считал положение Ленинграда исключительно серьезным. И, прохаживаясь по кабинету, опять задал мне несколько вопросов о составе Балтийского флота.
– Ни один боевой корабль не должен попасть в руки противника, – сказал он.
Переспросив, понял ли я, Сталин подчеркнул, что в случае невыполнения этого приказа виновные будут строго наказаны. Я понимал, что обсуждать этот вопрос не время, и ждал дальнейших указаний.
– Составьте телеграмму командующему и отдайте приказание, чтобы все было подготовлено на случай уничтожения кораблей.
– Я такой телеграммы подписать не могу, – вырвалось у меня.
Сталин, очевидно не ожидавший подобного ответа, остановился и удивленно посмотрел на меня. – Почему?
– Товарищ Сталин!.. – как обычно, начал я и доложил: – Флот оперативно подчинен командующему Ленинградским фронтом. Поэтому директиву ему можно дать только за вашей подписью. – Затем я добавил: – Чтобы дать такое ответственное задание, требуется особый авторитет и одних указаний наркома ВМФ недостаточно.
После короткого размышления Сталин приказал мне отправиться к начальнику Генерального штаба и заготовить телеграмму за двумя подписями: маршала Б.М. Шапошникова и моей. Против этого я уже возражать не мог.
Разговор с Борисом Михайловичем оказался таким, как я и предполагал.
– Что вы, голубчик! – изумился он, когда я передал ему указание Сталина. – Это дело чисто флотское, и я своей подписи ставить не буду.
– Но есть указание товарища Сталина, – повторил я.
Тогда он изменил тон. Начали держать совет, как лучше поступить. Решили заготовить телеграмму и вдвоем отправиться к Сталину, чтобы убедить его поставить свою подпись.
Сталин согласился. Однако документ оставил у себя.
Можно понять И.В. Сталина, почему ему не хотелось подписывать эту директиву. Впоследствии я убедился, что поступил очень правильно, не подписав ее один.
Спустя приблизительно год, когда напряжение в Ленинграде ослабло и вопрос об уничтожении флота отпал, в адрес Сталина пришла телеграмма от командующего Ленинградским фронтом. Автор ее, очевидно не знавший всех подробностей, обвинял командующего флотом В.Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей. Копия этой телеграммы была и у меня. Пришлось срочно напомнить И.В. Сталину, как все происходило, чтобы отвести незаслуженное и весьма серьезное обвинение от командования Балтийского флота.
Следует сказать, что предварительная разработка плана уничтожения кораблей на случай, если город будет оставлен, на Балтийском флоте проводилась уже с конца августа. Да, Сталин считался с возможностью оставления Ленинграда, иначе он не принял бы такого серьезного решения. Но это еще не значит, что Верховный Главнокомандующий признавал безнадежным положение Ленинграда. Скорее, это говорит о том, что он опасался, как бы наши корабли не попали исправными в руки противника.
