— Он был ростом как ты — метра два, с фигурой как у тебя, волосы такие же темно—русые, ну и лицо твое — подбородок там, щеки, лоб, нос. Глаз я, правда, не видел, он все время в темных очках был. В общем, если бы ты точно не знал, что это не ты, то я бы точно сказал, что это был ты.
Я снова ему почему-то поверил. Хотя, конечно, он мог и наврать с три короба, но я поверил.
— И зачем ты все это мне решил рассказать? — спросил я, с тоской глядя, как Яна в раковине почесывает бока. Может, она и правда, беременная, подумалось мне. Ничего не ест, а такая упитанная.
— Ну не ментам же мне это рассказывать, — рассудительно пояснил пацан. — Они за такое денег не платят. Может, добавите еще сотенку, дядя Глеб?
Я молча вытащил из кармана сто рублей и отдал пацану.
— Я пошел? — Он снова стал паинькой — подтяжки, проборчик, потупленный взгляд.
— Иди, — махнул я рукой.
— Вы Яну творогом, бананами и морковкой кормите, — сказал на прощание он и добавил: — Все-таки, наверное, вы неплохой человек, раз она к вам так привязалась.
— Наверное, неплохой, — согласился я.
Пацан ушел. Обезьяна дремала в раковине. Где-то громко замурлыкала кошка. Элка не пришла и не позвонила.
Я решил, что нужно лечь спать и, раздевшись, плюхнулся на кровать. Но сон не пришел ни через десять минут, ни через полчаса. Меня мучил вопрос: наврал ли пацан о схожести предполагаемого убийцы со мной, или не наврал?
В конце концов, я все же заснул и сквозь сон слышал, как вернулась Беда, как она чем-то шуршит, раздевается и укладывается рядом со мной, бормоча что-то нецензурное про Юлиану Ульянову.
Я улыбнулся во сне. Зная Элку, можно было предположить, что после нашего разговора она устроит мне недельный бойкот. Но она вернулась, залезла ко мне под одеяло, и можно было предположить, что она меня любит, или… или обстановка в квартире Сазона совсем уж невыносима.
Я улыбнулся во сне и обнял ее крепко-крепко.
Беда была теплая, мягкая, и почему-то очень лохматая.
* * *
Утром я проснулся от той же тревожной мысли — наврал или не наврал пацан?
Если вдруг не наврал, то нужно срочно что-то предпринимать. Но что?! Мысль назойливо вертелась в сонном мозгу и наконец я открыл глаза.
На подушке, рядом со мной спала обезьяна. Не успел я протянуть к ней руку, как она была уже в раковине. Выругавшись самым сильным из известных мне выражений, я ближайшие тридцать минут снова пытался поймать мартышку. Меня подстегивало еще и то обстоятельство, что эта тварь где-то устроила себе туалет и в вагончике нестерпимо воняло.
Наконец, я плюнул, решив, что попрошу у Сазона денег и куплю новый вагончик. А здесь пусть живет эта сволочь.
В дверь неожиданно постучали — негромко, но очень настойчиво. Так стучатся только очень сильные неприятности. Сердце мое дало сбой, а от недоброго предчувствия задрожали коленки. Обругав себя за идиотскую мнительность, я быстро оделся и распахнул дверь.
На пороге стоял майор Барсук и двое парней в штатском — его обычная свита.
— Глеб Сергеевич Сазонов? — зачем-то спросил майор.
— Вы же прекрасно знаете, что это я, — я отступил назад, давая ему пройти.
— Ффу-у-у-у!!! — сморщился майор так, что даже его крепкий затылок пошел жирными складками. — Чем это так воняет? Вы что тут испражняетесь, что ли?
— Это Яна, — пояснил я и хотел указать на мартышку, но ее нигде не было видно.
— Кто?!
— Обезьяна.
— Обезья-яна Яна, — нараспев вывел Барсук. — Складно вы всегда врете, уважаемый внук Сазона Сазонова. Складно и нестандартно.
Я почувствовал себя совсем скверно после этих его слов.
Барсук окинул внимательным взглядом мое холостяцкое логово. Парни тоже просканировали глазами тесное небольшое пространство.
— Женитесь на одной, беременеете другую, а живете и вовсе с макакой, — ухмыльнулся он гаденько.
— Зачем вы пришли? — перебил я его.
— А вы не догадываетесь?
— Нет.
— Вам придется проехать со мной в отделение.
— Зачем?
— Ну… возникли некоторые вопросы, на которые ответить сможете только вы.
— Задавайте из здесь.
— Мне будет удобнее сделать это в отделении. Протоколы, видите ли, то, се…
Я не стал спорить. Я закрыл вагончик на ключ и пошел с ними в милицейский «Газик». И у Элки и у Леньки есть от станции свои ключи.
* * *
Солнце жарило через стекло.
На лбу выступили крупные капли пота то ли от этого солнца, то ли от нацеленных на меня глаз. Барсук обманул, он привез меня в отделение вовсе не для допроса, а на опознание. Оказывается, бравый майор не сидел сложа руки, он опросил много свидетелей, которые видели, как женщина в желтом купальнике познакомилась на пляже с крепким высоким парнем в темных очках. И теперь я стоял перед двумя девушками и одним пожилым дядькой в ряду таких же крепких парней как и я. Им, как и мне, на нос нацепили очки с темными стеклами.
— Вроде бы этот, — ткнула пальцем в меня первая девушка.
— Не слишком уверена, но очень похож. Да, он, пожалуй, — кивнула вторая.
— Да он это, он! — воскликнул мужик. — Я ж помню как он перед ней гоголем танцевал! У меня на лица профессиональная память, я ж вахтер! — гордо заявил он.
Понятые в углу облегченно вздохнули, предвкушая свое скорое освобождение от тягостной процедуры.
— Так-так, — довольно потер руки Барсук и пригласил всех подписать протокол опознания.
Я закрыл глаза под темными стеклами. Это был бред. Наверное, я заболел и в температурном бреду мне приглючились все эти трупы с разбитыми головами и красными цифрами, Барсук, моя свадьба, маман, обезьяна и Максим Максимович. Вот только Элка мне не могла приглючиться. Да, не могла. Я открыл глаза и увидел, как все по очереди подходят к столу и подписывают бумаги.
Нужно набраться терпения и подождать. Они не смогут ничего доказать. Они не смогут, а дед наймет лучших в городе адвокатов. Самое страшное, что может случиться — меня на три для засадят в кутузку до выяснения обстоятельств. В конце концов, найдутся и люди, которые подтвердят, что в тот день я патрулировал пляж, а не соблазнял погибшую женщину. Хотя, пляж — такой муравейник, что если кто-то что-то и запоминает, то никак не спасателя… Но все равно, нужно только набраться терпения и подождать. Это смешно — навесить на меня три убийства.
Под конвоем меня отправили в изолятор временного содержания. Он находился в подвале и это давило на психику даже больше, чем решетки на окнах первого этажа. У меня отобрали мобильник, шнурки, часы и ремень — все как полагается в таких случаях. С позволения Барсука я позвонил Элке, но ее мобильный не отвечал. Тогда я набрал Сазона, но его телефон тоже молчал, наверное, дед опять не надел слуховой аппарат.
