Еще раньше, в номере газеты «Дзидзи симпо» от 9 декабря 1907 года, то есть всего через год после поступления романа в Ётися, тоже упоминается Ким Ги Рён, 12 лет, «развлекавший» собравшихся речами на русском и японском языках на церемонии открытия нового лекционного корпуса и школьной столовой. В хронике школы Ётися, куда попала эта заметка, особо отмечается, что Ким Ги Рён стал в будущем популярным советским писателем Романом Кимом
[60]. И здесь мы тоже сталкиваемся с вопросами. Прежде всего, как все-таки звали в детстве этого популярного писателя?
Сам Роман Николаевич Ким, рассказывая о своих школьных годах (в основном он это делал либо за рабочим столом, либо на привинченном к полу табурете перед столом следователя, но в любом случае на Лубянке), называл множество «своих» имен. Те, кто позже писал о Киме, внесли в этот список свою лепту. Воспроизведем некоторые из них, не разделяя пока на «истинные/ложные»: Ким Роман Николаевич, Ким Роман Анатольевич, Мотоно Кинго, Саори Кинго, Ким Саори, Ким Ян Ён, Кин Кирю, Сугиура Кумтаро, Сугиура Киндзи. Чтобы выяснить, какое (или какие) из этих имен действительно имена, а не псевдонимы, обратимся к одному из основных дошедших до нас источников биографии Романа Николаевича Кима — уже известной нам статье Кимура Хироси «Портрет одного писателя» с подзаголовком «Советский писатель-детективщик. Загадки Романа Кима. Жизнь человека, имевшего три родины и ставшего игрушкой в руках судьбы»
[61].
Кимура Хироси (1925–1992) — японский переводчик-русист, литературовед, много писавший о трудах наших писателей и о них самих, окончил Токийский университет иностранных языков и работал в престижных вузах Токио и Йокогамы. Увлекался изучением современной ему русской литературы и в 1958 году познакомился с Романом Кимом, переживавшим в то время расцвет писательской карьеры. Беседы с Кимом легли в основу нескольких статей о советском мастере детективного жанра. Здесь приводится та из них, что наиболее полно и точно воссоздает биографию нашего героя. Она была опубликована в январском номере журнала «Бунгэй сюндзю» за 1984 год много лет спустя после смерти P. Н. Кима и содержит в себе помимо его воспоминаний массу интересных деталей, собранных самим автором. Однако даже в этом случае надо иметь в виду, что Кимура готовил свой материал значительно позже описываемых событий, а потому неточности и ошибки в нем вполне возможны.
Подробный разбор иероглифов, которыми записывалось (в разных вариантах) имя Романа Кима в Японии, осуществил В. А. Бушмакин
[62]. Теперь мы можем точно сказать, что в корейском варианте нашего героя звали Ким Ги Рён (Гирён). В следственном деле НКВД он значится как Кирьон, а в японском — Кин Кирю (Кирюу). Что же касается вариантов «Киндзи», «Кинго» и «Кумтаро», то, по мнению Бушмакина, во всех случаях это переделанная настоящая фамилия Кима, и переделанная… одинаково. Во всех случаях, включая диалектное «Кинтаро», услышанное следователем НКВД как «Кумтаро», эти варианты означают одно и то же: «Золотой мальчик». Роман Николаевич Ким был личностью весьма сложной, но можно точно сказать, что себя он всегда ценил исключительно высоко, и только особенности тщательно соблюдаемого им дальневосточного этикета не позволяли ему слыть тщеславным человеком.
Кстати, вот еще одна загадка. В японском языке принято четко обозначать степень родства людей: не просто «брат», а «старший брат» или «младший брат», например. И в истории школы Ётися, и в донесениях агентов японской разведки из Владивостока Ким Ги Рён (Роман Ким) значится как «старший сын Ким Бён Хака» (тёнан). Однако нигде и никогда больше в биографии Романа Кима не упоминаются ни его братья, ни сестры. Существовали ли они на самом деле? Или этот термин употреблялся как аналог русского слова «первенец», когда акцент делается на том, что этот ребенок родился первым и не важно, есть у него другие братья или сестры. Неизвестно.
Наконец, возраст. «Дзидзи симпо» в 1907 году пишет о двенадцатилетнем Киме. Двумя годами позже газета корейской диаспоры снова пишет об опять же двенадцатилетнем Киме. Как мы помним, Роман поступил в Ётися в 1906 году и сразу во второй класс. Значит, пятый класс в 1909 году — вполне естествен, но почему ему снова 12 лет, если даже десять ему должно было исполниться только 1 августа? Если предположить, что возраст Кима исчисляли по еще действующей в то время системе кадзоэдоси, когда принимается в расчет каждый год жизни, начиная со смены лунного года, то есть на 20 июля 1899 года, когда, по русскому стилю, родился Роман Ким, ему уже был один год, в Японии он всё равно оказывается на год старше, чем на самом деле, не говоря уж о том, что дважды с разницей в два года упоминается двенадцатилетним. Может быть, он приписал себе один год, чтобы поступить в Ётися? Точнее, его отец, которому уж очень хотелось отправить сына в Японию? Теоретически это возможно, но в чем мог заключаться практический смысл такого шага, неясно. Но это и не главное. В истории учебы Романа Кима в системе Кэйо есть более серьезная загадка.
Весной 1911 года он окончил школу Ётися. Окончил с блеском. В «Золотой книге почета» Ётися за этот год указано восемь выпускников-отличников, и среди них Ким Ги Рён. Дальше стопы Романа были направлены в среднюю школу — в колледж Фуцубу, и логично было ожидать, что он окончит его с таким же успехом, однако этого не случилось. Как писал Кимура Хироси, сумевший отыскать в архиве Кэйо записи об обучении там нашего героя, Кин Кирю внезапно исчез из колледжа Фуцубу 9 января 1913 года — «выбыл из школы по семейным причинам». Это соответствует последним месяцам обучения во втором классе колледжа. Тот же Кимура предлагает свою версию произошедшего: «…причиной того, что Роман вдруг вернулся на родину посреди Фуцубу, была семья родственников Сугиура. В этой семье не было детей, и пошел разговор об усыновлении умного молодого Романа. Когда семья Сугиура передала это его отцу, тот спросил сына: “А ты что думаешь по этому поводу?” Ответ был таков: “Я влюбился в Японию и хотел бы стать японцем”». Одноклассник Кима по колледжу — будущий известный архитектор Сига Наодзо и брат известного в Японии писателя Сига Наоя — в автобиографическом романе «Биография болвана» уточнял, что любовь Ромы Кима распространялась не только на Японию: «Он был в некоторых отношениях развит больше нас и во втором или третьем Фуцубу уже безответно влюбился. Угораздило же его влюбиться в дочь Сугиура Дзюго. Во-первых, похоже, она ничего не знала, да и вообще это были детские невинные разговоры. Но когда он нам, друзьям, рассказывал о своей сердечной грусти, я, по крайней мере, слушал его со смешанными чувствами зависти и ревности»
[63]. Стоп! Кто кого собирался усыновить? У кого из Сугиура жил Ким и в кого он влюбился? Пришло время разобраться в этой загадочной истории.
Практически все сведения, которые хоть как-то могут прояснить то, что произошло столетие назад в Токио с подростком из Владивостока, содержатся только в статье Кимура Хироси и в цитируемом им произведении Сига Наодзо «Биография болвана». Вот что писал Кимура: «Отец Романа думал, что единственным способом узнать вражескую Японию является получение там образования, поэтому, когда его сын достиг школьного возраста, он отправил его учиться. Обычно учиться в другую страну отправляют после наступления совершеннолетия, поэтому можно представить себе, насколько жестко был настроен его отец, отправляя по указанным выше причинам сына, которому только исполнилось 7 лет, учиться во вражескую Японию за морем. То, что Романа приняла на время учебы семья Сугиура Дзюго, говорит о том, что у отца Романа были какие-то связи с Японией, хоть он и был эмигрировавшим антияпонским политиком. Сугиура Дзюго был в то время смотрителем “учебного кабинета” наследного принца… Для этой статьи я искал материалы по Роману Киму в исторических документах семьи Сугиура, но, к сожалению, не нашел». Получается, что маленький Рома Ким жил в доме у великого Сугиура Дзюго, и там «его угораздило влюбиться» в… дочь «отца японского национализма»? Возможно ли такое вообще и была ли, кстати говоря, у Дзюго-сэнсэя дочь?
