Не нужно было быть аналитиком, чтобы понять: разбив стекло собственным телом, Викторина выскочила в окно и угнала Мальцевский мотоцикл вместе с его рубашкой, висевшей на руле.
– Ушла! – простонала Беда. – Эта сволочь от нас убежала! – Включив мобильник, она посветила в скалившийся осколками оконный проём. Со стороны улицы к окну подошёл Дэн.
– Дьявол, а не баба! – задохнувшись, сообщил он. – Я её догнал и за подол поймал! – Он протянул руку с зажатым в ней куском тёмной ткани. – Но она вырвалась, вскочила на мотоцикл и умчалась!!
– Какой идиот оставил ключи в замке зажигания?! – заорал я.
– Как выиграл, так и оставил, – испуганно пробормотал Мальцев.
– Дьявол, а не баба!! – повторил Дэн, забираясь в окно и усаживаясь на подоконник.
– Эй, я что-то пропустил?! – заспанным голосом спросил Сазон. – Кто преступник-то?!
– Шерше ля фам, – задумчиво сказал Адабас и добавил: – Только не трясите меня за грудки, чтобы узнать, откуда мне известно расхожее французское выражение!
– Она ушла! – взвыла Беда. Я обнял её в темноте, уткнулся носом в затылок, хотел что-то сказать, но голова после очередного удара снова болела, и слова утешения никак не шли мне на ум.
– Да не переживайте так, Элла, – сказал за меня Герман Львович. – Далеко она не уйдёт, так же как и её драгоценный Марик! Правда, коллега?
– Точно! – радостно откликнулся Дэн. – Ориентировочку в сводочку и – стоп, Викторина! – Серб довольно захохотал.
– Так всё-таки, кто преступник-то? – опять заорал дед. – Очкастенькая?
– Очкастенькая, – вздохнул Елизар. – А я ещё думал, не влюбиться ли мне в неё?
– Вот всегда говорил, что баба должна быть толстая, добрая и безработная! – отозвался Сазон. – Наливай! – распорядился он.
– А налью! – оживился Мальцев и загремел посудой, наполняя в кромешной тьме стаканы спасительной водкой. – Нет, друзья, я всё-таки должен спеть вам! И спою!! И никто меня больше не остановит!
– Нет! – гаркнул дед. – Нет, цуцик, и нет!! Устал я от твоего искусства…
– А я не устал! – сказал вдруг Герман Львович. – Я не устал и требую песен.
В темноте было видно, как Мальцев встал и поднял стакан.
– Гимн России, – торжественно объявил он. – Исполняется впервые. Слова и музыка мои, бля!
И тут, в этой чёртовой дыре, опять дали свет.
Алтайская женщина на кухне радостно матюгнулась.
– Да здравствует Родина Вани Сусанина,
Невского Саши, Иосифа Сталина,
– дурным голосом запел Мальцев, сбиваясь на речитатив. Янка на его плече пошатнулась, округлила глаза и огляделась с явным желанием куда-нибудь спрыгнуть. Рон, до сих пор относившийся к обезьяне с показным равнодушием, вдруг с интересом посмотрел на неё и облизнулся, роняя на пол слюну.
– К врагам беспощадная, к гостям хлебосольная, к нам – мать такая, аж вольница вольная! – продолжал вопить Елизар.
– Замолчи! – схватился за голову дед. – Заткнись, оруженосец хренов, немедленно, а то нас гэбьё сейчас в «воронок» сунет, и под покровом ночи ту-ту… на лесоповал…
– Нет-нет, продолжайте, – с интересом попросил Мальцева Герман Львович. – Продолжайте, пожалуйста!
– Да здравствует Родина Пети Чайковского,
Пушкина Саши и Саши Островского!
– дурниной заорал Елизар.
– Родина творчества, водки целебной,
песни разнузданной и секса волшебного!!
Мартышка всё-таки спрыгнула с любимого плеча поэта, избрав плацдармом для спасения мою голову. Я похлопал её по загривку и не стал прогонять, потому что разделял чувства бедного животного, хотя и не любил его.
– Славься…
– Ой, господин коммандос, он хороший! – запричитал дед. – Гимнописцем недавно стал, но я эту дурь из него выбью!!
Герман Львович захохотал, и Дэн тоже. Адабас захлопал в ладоши.
Подбодренный положительными эмоциями слушателей, Мальцев продолжил:
– Славься Отчизна моя многополая! Славься, могучая, славься, здоровая!!
– Молча-а-а-ть!! – вскочил дед. И, схватившись за сердце, чего с ним никогда не бывало, обессилено произнёс: – Ох, замолчи, Мальцев… Лучше бы ты своими редкими элементами занимался. Хочешь, НИИ тебе прикуплю?!
– А прикупи! – взвился обиженный Елизар. – Прикупи мне НИИ! Я там такой элемент выведу, что ваш осмий рядом не валялся!
– А мне понравилось, – с пьяной искренностью заверил Мальцева Адабас. – Я бы таким дядей, как вы, гордился!
– Эй, туристы! – Из кухни выскочила толстая алтайская женщина с неизменной папиросой на нижней губе, и, уперев руки в боки, с вызовом заявила: – Вы мне должны за разбитые окна, за страшные страшности, которые я тут услышала, за разврат с искусственным человеком, – указала она на резиновую бабу, – и за моральный ущерб оттого, что барана моего, Петьку, кошкой обзывали!!
– Да легко!!!
Взмахом руки дед метнул на стол толстую пачку денег.
Самым печальным было то, что купюры, которыми дед щедро расплатился в кафе, оказались его последней наличкой.
Оказывается, пока я в бессознательном состоянии валялся на мотоцикле, Сазон, проходя через таможню, разбрасывал деньги направо и налево со словами: «Спасибо шаманским дядям!»
Положение казалось катастрофическим: банкоматов в этой дыре, конечно же, не было, а денег, которые мы наскребли по карманам, оказалось… шестьсот тридцать рублей, восемьдесят копеек. Уехать за эти гроши от границы можно было не дальше, чем на пару сотен километров.
Мы брели по дороге шальной, пьяной компанией и устало, вразнобой, не попадая ни в ноты, ни в ритм, пели: «Вот, новый поворот, что он нам несёт…» Только Мальцев упрямо, речитативом скандировал:
– Славься страна поваров и художников
Русских плейбоев и железнодорожников!
Под мышкой Мальцев тащил свою полусдувшуюся резиновую подругу, но это нисколько не умаляло его патриотического порыва. Янка, привыкнув к чудачествам «папочки», покинула мою голову и заняла любимое место у него на плече.
Занимался рассвет. Особенный, степной холод, накопившийся за долгие ночные часы, продирал до костей. Какие-то дурные, резвые птицы начали заполошную утреннюю перекличку. Я шёл, обняв Элку за талию в розовом сарафане, и мечтал о горячей ванне, о чистых носках, о крепком кофе, о розе в стакане, о свежем белье…
О чём мечтала Элка, я не знал.
Наверное, она мечтала переодеться, потому что голые участки её тела покрылись гусиной кожей. Я осмотрел разношёрстную компанию и не обнаружил среди нас Адабаса.
– Где шаман? – ещё раз огляделся я.
– А шаман его знает, – махнул рукой Дэн, помогавший передвигаться раненому Абросимову. – Как из кафе вышли, так он ускакал куда-то. Может, к какой-нибудь своей родне прибился?
