Однако затем слово взял спешно вызванный в Мариенбург комтур Христмемеля, под чьим началом служил Бонифаций, и обстановка резко накалилась. Уж очень лестно охарактеризовал тот молодого крестоносца, успевшего выказать стойкость, храбрость, мужественность. Мало того, комтур обрисовал его поведение на конкретных примерах, демонстрирующих, насколько скрупулезно рыцарь стремится выполнять орденский устав даже в мелочах.
Например, Бонифаций ни разу не посылал письма своей кузине, не испросив на то разрешения настоятеля и не отдав ему для ознакомления текст написанного послания, равно как всегда передавал ему полученное от родственницы ответ, дабы тот первым прочел его. Не было случая, чтобы он гасил свет, ложась спать. Многие не раз слышали, что он набожно читает «Отче наш» как на заутреню, так и в другие канонические часы, в том числе и на вечерню, притом отнюдь не ограничиваясь двадцатью девятью положенными разами
[32], но зачастую добровольно увеличивая их число.
Поддержал комтура и другой крестоносец, командовавший ныне рыцарями в соседнем замке Рагнит, но еще в прошлом году возглавлявший воинов Христмемеля. Он дополнил предыдущего, высокопарно расписав поведение Бонифация в самых красочных тонах.
Именно его выступление и переполнило чашу терпения прочих членов капитула. Угрюмое молчание сменилось на бурное негодование в отношении прибывших инквизиторов. Впрочем, как предположил Улан, скорее всего, они заступались не только за молодого рыцаря, но в его лице еще и за самих себя, не желая, чтобы появился прецедент. Ведь впоследствии, используя его, средневековые чекисты римского папы смогут наложить лапу на любого из их орденской братии.
Заодно досталось и «пахану» ордена. Не стоило ему пытаться урезонить защитников Бонифация, напоминая капитулу об особых полномочиях прибывших в Мальброк отцов-инквизиторов, у коих на верительной грамоте красовалась личная печать папы Иоанна XXII — оттиск так называемого «перстня рыбака». Бедного гроссмейстера обвинили в предательстве интересов ордена, а заодно припомнили ему и прошлые ошибки.
— Кстати, а откуда у твоего фрица столь точные и полные данные? — перебил Петр.
— Вальтер сам присутствовал на капитуле, будучи его членом.
— Да ладно! С чего бы его туда пустили?! У него ж рыцарского плаща нет. Кто бы позволил занюханному сержанту явиться в офицерское собрание, не говоря о том, чтоб сидеть в президиуме?! — возмутился Петр. — Врет твой эсэсовец, как сивый мерин.
— Я сам вначале удивился, но он пояснил, что по правилам в состав капитула помимо семи братьев-рыцарей входят четверо прочих братьев, не имеющих рыцарского ранга, то есть сержантов, и священник, а всего двенадцать по числу апостолов Христа. А закончилось все тем, что великий комтур и великий госпитальер, то есть два чуть ли не самых видных по своим должностям сановника в ордене, вынудили магистра подать в отставку. По-моему, это уникальный случай в истории ордена
[33].
— Лихо, — присвистнул Сангре. — Но тут они не по понятиям поступили. У жуликов и козырных фраеров нет прав на раскоронование вора в законе. И вообще, в таких случаях наказывать надо тех, кто сунулся с лажовой предъявой, а не законника. Хотя да, за их спиной папа, а он не хухры-мухры, главный общак в Риме держит. И что пахан-гроссмейстер, проглотил и не поморщился?
— Поехал к Иоанну двадцать второму искать заступничества, а с ним укатили трое из членов капитула, бывших заодно со своим шефом и инквизиторами. Но не в Рим, а в Авиньон, то бишь на юг Франции, — уточнил Улан, — поскольку папа сидит сейчас там.
— Да хоть на сопках Килиманджаро, — отмахнулся Сангре. — Ты мне лучше за иное скажи. Получается, Боню оправдали вчистую и…
— А тут не все столь однозначно, — перебил Улан. — Да, его решили не выдавать, но временно.
— Это как? — нахмурился Петр. — И нашим, и вашим, причем одновременно. Что за половецкие пляски на привале?
Улан пожал плечами, пояснив:
— Испугались.
Оказалось, монахи напомнили членам капитула некоторые положения канонического права. Согласно ему всякому, кто препятствует деятельности инквизиторов или подстрекает к этому других, грозит отлучение от церкви.
А столь вызывающее поведение некоторых рыцарей и сержантов само по себе красноречиво говорит о том, что они вольно или невольно «заразились» от бывшего тамплиера «злонамеренным учением», каковое новый папа Иоанн XXII намерен выжигать каленым железом, несмотря на самые высокие титулы, включая даже епископские. И поведали, как совсем недавно за ересь, связанную с колдовством, с санкции папы сожгли по приговору инквизиции епископа из Кагора, каковой, между прочим, приходится все тому же Бонифацию двоюродным дядюшкой.
Кроме того, они напомнили о многочисленных неудачах тевтонов за последние годы, особо акцентируя внимание на тех, которые относятся вовсе к разряду необъяснимых. Например, каким загадочным образом не далее как минувшим летом заблудились сразу два отряда крестоносцев, в результате чего не удалось взять замки язычников. Зато если увязать это с появлением в ордене бывшего тамплиера, то все прекрасно объясняется как знак неудовольствия со стороны всевышнего, возмущенного тем, что святое дело осуществляется столь грешными руками.
— Ну прямо Евросоюз, — не удержался от комментария возмутившийся Сангре. — Отличие лишь в том, что Путин не родился, так они крайним моего Боню сделали. А эти инквизиторы — копия заокеанских президентов и неких прыщавых девиц с неприличными для русского уха фамилиями. Хоть бы о правдоподобии позаботились, а то лишь бы ляпнуть чего-нибудь, а там трава не расти, авось пипл все схавает. Ну, ну, и что дальше?
— Намек оказался весьма красноречив, и капитул, посовещавшись, принял соломоново решение. Мол, не выдадим рыцаря, пока не узнаем решения папы, а до тех пор будьте спокойны, сами приглядимся к нему повнимательнее. Но дабы тайна, порочащая крестоносца, не выплыла раньше времени наружу, отправили в Христмемель в качестве наблюдателя не абы кого, а одного из своих членов. И выбор их пал именно на Вальтера.
— Оп-паньки, — восхитился Петр. — А ведь это замечательно. За него, коли он в таком авторитете, мы можем выручить гораздо большую сумму, нежели мне думалось.
— Но с другой стороны, за Бонифация как за еретика-рецидивиста много не дадут. Получается строго согласно закону сообщающихся сосудов: там прибавилось, зато оттуда убавилось. Ах да, — спохватился Улан, — я ж не зачитал тебе итог наблюдений самого Вальтера. Это нечто вроде служебной характеристики Бонифация…
— Надо ли? — хмыкнул Петр. — Судя по блистательному отзыву его начальников, многое и так понятно. Характер у испанца нордический, стойкий и беспощадный к врагам рейха и римского папы. Словом, сволочь еще та, — он поморщился. — Знаешь, я уже начинаю слегка жалеть, что спас его. Странно, а мне он показался вполне приличным мужиком. Знаешь, эдакий Филя-простофиля, не привыкший и не умеющий кривить душой. Опять же и срок в зоне мотал, причем немалый, куда больше моего. М-да-а, вынужден признать, что первое впечатление в кои веки меня виртуозно надуло. И зачем литвинки его носки стирали? Пусть бы стояли возле его койки, ароматизировали атмосферу в качестве освежителя.
