Дождавшись презрительного ответа от Дитриха, что рыцарь, сражающийся на стороне язычников, есть не что иное, как божий отступник и цена ему не больше медного византийского обола, Сангре сделал вид, что оскорбился своей низкой стоимостью, и вернулся к основному торгу.
Он по-прежнему не скупился, щедро скидывая цену, а потому монахам в конце концов удалось договориться на выкупе в семь с половиной тысяч флоринов: две трети этой суммы предназначалось за Бонифация и остальное — за Вальтера. Правда, монах заявил, что золотом тевтонский орден практически не располагает, и попросил принять всю сумму серебряными марками. Сангре, прикинув его вес (получалось чуть ли не два с половиной центнера), поморщился, но Улан еле слышно подсказал, что обменять его у Кейстута на золото нечего делать. А если и не хватит, можно обратиться к купцам. Но брать тогда лучше всего из учтивости перед хозяевами литовскими гривнами.
Однако не тут-то было. Едва Сангре заикнулся насчет них, как получил резкий отлуп от возмущенного Дитриха, заявившего, что ему неведома страна под таким названием. Фра Пруденте раздраженно покосился на разбушевавшегося вояку, однако, чуть помедлив, неожиданно встал на сторону комтура, пояснив, что навряд ли у ордена в казне сыщется достаточно этих самых гривен, а потому… И он предложил альтернативу. Мол, у них сейчас предостаточно новгородских купцов, так может продавцов устроит русское серебро?
— Соглашайся, — прошипел Улан еле слышно. — С учетом того, что нам в любом случае придется возвращаться на Русь, самое то.
Увидев одобрительный кивок, монах довольно улыбнулся и принялся вслух высчитывать, сколько он должен привезти гривен. Получилось тысяча четыреста десять. Фра Пруденте вопросительно уставился на Петра. Улан сзади шепнул, что все правильно, и Сангре кивнул еще раз.
— И последнее, — вздохнул фра Пруденте. — У Тевтонского ордена есть непреложное правило: открыть в хранилище сундук с серебром один человек не вправе — только трое: магистр, маршал и казначей, — он несколько виновато улыбнулся и развел руками, давая понять, что и сам не согласен с такими глупыми предосторожностями, но что делать, что делать. — И нарушить это правило не выйдет при всем желании, поскольку у каждого из них ключ к одному замку из трёх. А между тем маршал всего пару дней назад уехал в Померению
[38]. Пока гонцы догонят его, чтобы вернуть в Мариенбург, пока он прибудет туда… Словом… не мог бы кабальеро дать небольшую отсрочку? Ну-у, скажем, на десять дней.
Сдерживая внутреннее ликование — ему и самому для осуществления его планов позарез требовалось не менее недели — Сангре изобразил раздумье, неуверенно почесывая переносицу, но в конечном итоге махнул рукой, давая добро.
— Вот и хорошо, — облегченно улыбнулся инквизитор. — Но учитывая, сколь вежлив идальго, во всем идя нам на уступки, мы бы тоже хотели оказать ему ответную услугу и… частично заплатить прямо сейчас. Очевидно дону Педро де ла Бленд-а-Меду в силу его воинского ремесла часто приходится грешить… — и он вопросительно уставился на собеседника.
Улан, услышав о новом титуле друга, фыркнул и поспешно закашлялся, скрывая смех. Петр тайком занес руку за спину и показал ему кулак. Кашель утих. Меж тем фра Пруденте, не дождавшись ответа, невозмутимо продолжал:
— Чего стоит один только смертный грех сражаться на стороне язычников против христиан. Неужто молодого воина не страшат неизбежные муки ада? — осведомился он. — А ведь мы могли бы облегчить его будущие страдания, выдав часть требуемого им выкупа… в виде индульгенций.
Он оглянулся на скромно стоящего рядом с ним Сильвестра, и тот торопливо затарахтел, поясняя, какое превеликое благо они дают. Яцко, морщась от обилия загадочных слов, пытался с грехом пополам довести до друзей суть излагаемого, но Сангре смилостивился над бедным толмачом и шепнул, что эту лабуду ему переводить не надо.
— Ша, дядя, — бесцеремонно остановил он монолог монаха. — За духовные надстройки мы побазарим с тобой опосля, а пока меня интересует исключительно натуральный базис. Серебряный, — уточнил он.
— Никто не ведает, когда подстережет его смертный час, а потому надо спешить раскаяться, а то когда еще подвернется удобный случай, — сделал последнюю попытку склонить несговорчивого воина к покупке индульгенций фра Пруденте. — Сын мой, memento mori
[39].
— Типа образованные, — фыркнул за его спиной Улан. — А ты им скажи…
Выслушав побратима, Петр согласно кивнул и, приняв надменный вид, кой, по его мнению, более всего приличествует заносчивому испанскому кабальеро, заявил: — Это согрешить можно опоздать, а раскаяться никогда не поздно, поэтому я предпочитаю противоположное: memento vivere
[40]. Впрочем, вам, гагарам, недоступно счастье битвы, в том числе и ночной, а потому закончим на этом.
Услышав об отказе, фра Пруденте тяжко вздохнул, явно опечаленный столь легкомысленным подходом своего собеседника к проблеме вечной жизни, и попытался еще разок предупредить его:
— Знай, бог все время следит за тобой, и…
— Я постараюсь прожить так, чтоб ему не было скучно наблюдать! — нахально перебил его Петр. — А что до ответной услуги, то я согласен ее от вас принять, но не индульгенциями, а…
Он обернулся и махнул рукой. Повинуясь этому знаку, Локис распахнул дверь возка и из него вышел мрачный Сударг с низко опущенной головой. Последнее было по требованию Петра — ну не мог литвин скрыть злобы даже при виде католического монаха, не говоря уж про крестоносца. Сопровождали его сыновья: курносый, с непослушными соломенными вихрами, и второй, из-за белых, как снег, волос чем-то похожий на эльфа.
Они предназначались для страховки — если, к примеру, Сударг выйдет из себя и полезет в драку, одному Яцко разъяренного литвина не удержать. Зато сыны, повиснув на жилистых руках отца, смогут не дать совершить ему нечто непоправимое. А что повиснут, не взирая на любые отцовские проклятья, это железно, ибо старый литвин поклялся во время всего путешествия слушаться Яцко, как самого кунигаса, и взял такую же клятву с сыновей.
Кивнув на Сударга, Сангре пояснил, что сей воин полгода назад лишился своей семьи, а потому, пока будет длиться сбор серебра для выкупа, надлежит выдать ему письменное разрешение вести розыск на всей территории Тевтонского ордена. При этом его, разумеется, надлежит обеспечить охранной грамотой, в которой будет указано, что в обязанности всех должностных лиц входит оказание ему и его спутникам всяческой помощи в поисках. Ну а в случае если он отыщет своих домочадцев и пожелает забрать с собой, никто не вправе ему в том воспрепятствовать. Кроме того, помимо семьи он может взять с собой всех, кого ни пожелает из числа захваченных в плен воинов кунигаса Гедимина, но числом не более двух десятков. Их стоимость, разумеется, будет вычтена из выкупа.
