Увы, но его ждало разочарование. Испанец нимало не смутился, не испугался но возгордился от того, что, оказывается, весь католический мир готов прийти ему на выручку. Он трижды осенил себя крестным знамением и попросил дать ему возможность написать о столь приятной новости кузине, дабы она не переживала за него.
Слегка разочарованный неправильной, с его точки зрения, реакцией на свое сообщение, Петр тем не менее согласился, но с условием, что рыцарь расскажет, почему он иногда после его ухода из узилища так странно крестится, занося руку аж за макушку и далее протягивая ее к самим пяткам. Или это его братья-тамплиеры научили?
Бонифаций засмущался, но поведал, что в соседнем замке Рагнит был один лучник из Баварии. И как-то раз, когда тот, осенив себя крестом, лежал на ложе ночью и засыпал, явился диавол и укусил его изо всех сил за палец на ноге. Лучник, почувствовав страшную боль, воскликнул громким голосом: «Кто это меня укусил?» А тот сказал: «Я, диавол». «А зачем ты это сделал?» Ответил диавол: «Потому что, когда ты ложишься спать, кладешь крест слишком короткий». И когда на другой день лучник поведал об этом случае братьям и прочим, они спросили его, действительно ли крест был коротким? Он ответил: «Было истинно так. Но впредь я буду умнее: буду класть крест от стоп до макушки и выше».
— Вот и я решил… на всякий случай… когда время ближе к ночи… тоже вот так… а то мало ли… все-таки жилище здесь неосвященное и вообще, — потупился Бонифаций.
Выслушав рассказ крестоносца, Сангре крякнул, еле-еле удержавшись от ехидного комментария. В душе-то он сразу предположил, что на самом деле диавол укусил лучника, намекая, чтобы он постирал все-таки свои чулки, если только это вообще была нечисть, а не обычный клоп.
Но свое ответное обещание выполнил честь по чести, попросив Улана пройтись поутру по местному торжищу и подыскать подходящего для отправки послания купца. Денек оказался удачливым и для крестоносца. Улану удалось узнать, что один из торговцев распродал весь товар, успел прикупить кожу и меха и не далее как завтра намеревается выехать в Галич, а далее в Чехию, следовательно, дорога его лежала мимо Владимира-Волынского.
Очевидно, купец оказался добросовестным и передал послание рыцаря сразу, едва появившись в городе, где проживала кузина. Та, по всей видимости, с написанием ответа тоже не мешкала, поскольку ее слуга — поджарый и смуглый испанец по имени Мануэль — прибыл в Бизену буквально в день получения выкупа. Правда, друзей он все равно застать не успел — те с утра пораньше укатили к инквизиторам за получением денег.
…Сударг уложился в назначенный срок и прибыл вовремя, причем не один. С собой он привез сестру, жену, трёх дочерей, двух младших сыновей и отца. Все они, за исключением последнего, выполняя приказ главы семейства, торопливо высыпали из саней и брякнулись перед Сангре и Уланом на колени, уткнув головы прямо в снег.
Последним вышел из саней сам Сударг, бережно поддерживаемый под руки своими сыновьями — курносым и «эльфом». Он был бледен и держался как-то неуверенно. Обращаясь к Петру, произнес несколько фраз и гулко ударил себя в грудь сухим, но еще крепким кулаком.
— Если ты согласишься отдать за них выкуп, он обязуется навеки стать твоим рабом, пока не сумеет вернуть долг, — кратко перевел изрядно смущенный чем-то Яцко.
— Подумаешь, двести флоринов, — усмехнулся Петр. — Считай, проехали.
— Не двести, — мрачно поправил Яцко. — Они все некрещеные.
— Чудесно, — возликовал Сангре, довольно хлопая по плечу продолжавшего отчего-то хмуриться толмача. — Значит, мы должны за восьмерых человек два золотых флорина, то бишь в общей сложности треть гривны. Это вообще ерунда, не стоящая упоминания.
Но тут встрял толстый фра Луис. Ласково улыбаясь, он принялся что-то тараторить.
— Дело в том, что помимо двух золотых флоринов за них следует уплатить еще немного, — нехотя пробурчал толмач, — поскольку брат-рыцарь Альберт фон Хаген изрядно потратился на их содержание за эти полгода, что они у него… гостили.
Инквизитор умолк и сделал пару шагов в сторону, уступая место рыжеватому крестоносцу. Рыцарь был невелик ростом, но в его взгляде, устремленном на Сангре, сквозило столько презрения, что Петру на миг показалось, будто он сам ниже Хагена чуть ли не на голову. Меж тем тот надменно вскинул подбородок и отрывисто заговорил. Понурый Яцко, очевидно уже знавший о чем пойдет речь, нехотя принялся за перевод.
— За полгода они съели у меня…
Сангре задумчиво взирал на загибаемые Альбертом толстые пальцы. Судя по речи крестоносца, пленников — ободранных и отощавших — он содержал по-царски, откармливая как на убой и сменив по нескольку раз их гардероб. Не было забыто ничего — фон Хаген включил в общий счет даже амортизацию двух саней и четырех коней, а так же провизию в дорогу и овес для лошадей.
Услышав конечную сумму — тысячу четыреста семь гривен — Улан, невзирая на свою обычную невозмутимость, растерянно присвистнул.
— Не свисти, денег не будет, — буркнул насупившийся Петр.
— Ты что — не слышал, сколько он назвал? — удивился Улан. — Получается, гривны в любом случае нам не светят. Ну разве три штуки. Интересно знать, они их нам в насмешку оставили или как? М-да-а, сдается, мы слегка погорячились с предложением помочь Сударгу.
— Да все нормально, — небрежно отмахнулся Сангре. — А насчет гривен мы будем поглядеть. Они, конечно, хорошо хотеть, но, слава богу, вешать дурно сваренную лапшу на соседский забор еще не научились! — и его губы изогнулись в презрительной усмешке.
Улан покосился на своего друга и понял, что того и впрямь ни в коей мере не смутило ни требование денег, ни названная крестоносцем сумма. Скорее… раззадорило — вон какой азартной злостью сверкают глаза, хоть сейчас в бой. Значит, уже знает, как станет выкручиваться. И не просто знает — уверен в победе.
— Главное теперь — не забывай считать в уме мою цифирь, — бросил через плечо Петр.
— Какую еще цифирь?! — удивился Улан.
— Услышишь! — рявкнул Сангре и… весело подмигнув слегка озадаченному такой фамильярностью фра Луису, поинтересовался у него:
— Ты что ли такую идейку этому прыщу плюгавому подкинул, а? Чего молчишь, дервиш пузатый? Или ты, имам недорезанный? — перевел он взгляд на фра Пруденте. — Ну ничего, как сказано в книге притч, нечестивый уловляется грехами уст своих, но праведник выйдет из беды, — саркастически ухмыльнувшись, он повернулся в сторону фон Хагена. — А теперь, дядя, лови своими ушами моих слов и будешь-таки иметь, что послушать! Но для начала пара общих критических замечаний. Судя по крепости истекаемого от тебя аромата, каковой скоро можно не только обонять, но и осязать, у тебя нет денег даже на новые носки, а ты пытаешься мне впарить, что ежедневно сервировал им стол так пышно, словно вместе с ними хавал сам Ротшильд на пару с китайской императрицей. Ну да господь с твоими изысканными обедами, хотя Хлестаков про супы прямиком из Парижа загинал куда красивше. Но хотелось бы прояснить за иное. Судя по стоимости выделенных для бывших пленников саней, полозья у них золотые, подковы у коней тоже, а прибиты они к конским копытам серебряными гвоздиками. Неясно другое: где бриллианты с сапфирами и рубинами на лошадиных хомутах, равно как и шитая золотом нарядная бархатная одежа самих пленников?
