Он уже хотел было направиться к своей кровати, но, вздрогнув, внимательно всмотрелся в лицо спящего. По щеке Петра медленно катилась слеза. Получалось, тот не спит, а просто не хочет никого видеть, желая побыть один. Улан прикусил губу, сочувственно вздохнул, а вслух громко произнес:
— Ишь ты, как банька сморила. Хотя да, целый кувшин меда выпить — тут и Локис сомлеет. Ну и ладно, завтра договорим.
На цыпочках пройдя к своей постели и всем видом демонстрируя, что действительно поверил в сон друга, он бесшумно разделся и, задув свечи, торопливо юркнул под одеяло, с тоской понимая, что завтра настроение друга будет навряд ли лучше, чем сегодня…
Эпилог. И быть граду сему
Сангре и на следующий день действительно продолжал переживать услышанное от друга. За завтраком он почти ничего не ел, да и в пути первое время помалкивал, вяло реагируя на все попытки Улана растормошить его.
Давида с ними не было. Он задержался в Городно, поскольку у жены под утро начались схватки, но пообещал попозже догнать их. Пожалев о его отсутствии — как-никак новый человек, глядишь, сумел бы отвлечь его друга от грустных мыслей — Улан стал размышлять, что еще можно предпринять.
Идея пришла неожиданно. Первым делом отправив Яцко в голову их небольшого поезда с поручением находиться пока там и старательно запоминать дорогу — ни к чему ему слушать их загадочные разговоры, Улан напомнил Сангре про Урал, Куликово поле и прочее. Мол, помнится, кое-кто намекал на кучу идей, коим не хватает лишь первоначального капитала. Да и вчера этот кое-кто еще раз повторил, что Урал — всего лишь начало. Учитывая, что теперь у них вот-вот появится куча денег, есть смысл, воспользовавшись свободным временем, более детально продумать планы на будущее.
Петр начал рассказ неохотно — лицо продолжало оставаться мрачным, брови нахмуренными, а в глазах по-прежнему царила безбрежная печаль. Слова приходилось из него вытаскивать чуть ли не клещами, а ответы по большей части были односложными, да и тон соответствующий: равнодушно-безучастный. Однако неизбывный оптимизм вскоре взял свое. Да и погода тоже всеми силами стремилась помочь замыслу Улана — было солнечно и безветренно. И голос Петра с каждой минутой становился все бодрее и азартнее. Вскоре он уже не рассказывал или повествовал — вещал о радужных перспективах:
— А все гроши, что мы срубим с наших предприятий, вбухаем в организацию исследовательских экспедиций.
— На Урал?
— Да какой Урал! — досадливо отмахнулся Сангре. — Я ж говорил, он — лишь первый этап, а нам сразу после его освоения надо без остановки рвать все дальше и дальше на восток. Изыщем новых Хабаровых с Берингами, Дежневыми и братьями Лаптевыми. И в отличие от моего однобоко мыслящего тезки, по недоразумению прозванного Великим, прорубим не окно и даже не дверь, а цельный коридор вместе с кучей террас. Причем не в одну Европу — на черта она нам сдалась со своей, прости господи, толерантностью — а соорудим круговую веранду, чтоб сразу во все стороны, включая Китай, Индию, ну и выходы в Тихий и Индийский океаны. Народу по возвращению будем присваивать почетные звания «Заслуженных туристов России» и медаль на пузо размером с суповую миску. Поверь, за один такой стимул они валом попрут на эти экскурсии. Кстати, раз нам тут жить, — он на секунду помрачнел, но мгновенно встрепенулся и бодро продолжил: — можно и на досрочное открытие Америки замахнуться.
— Ну это ты загнул, — коварно заметил Улан, по опыту зная, что любое голословное возражение только подстегивает необузданный энтузиазм и буйную фантазию друга. — Имеющимся в Европе корытам Атлантику ни за что не пересечь.
— Если при ясной погоде и попутном ветре, то почему бы и нет, — не согласился Сангре. — Но с другой стороны, а на кой чёрт нам вообще ее пересекать? С какой стороны Россия в своей официальной истории добралась до Аляски, помнишь? Вот и пускай с того же конца орудует, благо Берингов пролив небольшой и плыть по открытому океану практически не нужно. А дальше тихой сапой вдоль по побережью на юг и далее на восток, поближе к Мисиписи, и пошло-поехало.
— А надо ли вообще с нею связываться? — усомнился Улан.
— Ты что?! Сейчас как раз самое время ее к рукам прибрать, пока никто другой до нее не добрался. Прибрать и устроить на ней другие, нормальные порядки. На кой чёрт сдалась миру цивилизация, прошедшая к прогрессу, минуя культуру! И вообще, будем считать это своего рода местью.
— За что?
— Да мало ли, — досадливо отмахнулся Петр. — За японцев из Хиросимы и Нагасаки, за Вьетнам, за Кубу, за соколов Милошевича, за ястребов Хусейна, за орлов Ассада!
— А еще они со вторым фронтом до сорок четвертого года тянули. И Аляску нашу прихватизировали, — с серьезным видом напомнил Улан.
— Точно, — выдохнул Сангре. — За одно это их следует повесить, четвертовать, оскопить и расстрелять. Причем последнее для надежности осуществить в виде салюта, то бишь многократно. А при нашем варианте там останутся вполне приличные ребята: ирокезы, делавары, могикане, Чингачгуки с Ункасами… Опять-таки и для экономики российской польза агромадная. Мы ж наших парней-первооткрывателей проинструктируем, чтоб назад с пустыми руками не возвращались, помидорчиков с картошечкой прихватили, кукурузу притарабанили, — он толкнул в бок Улана и, подмигнув ему, заговорщическим тоном продолжил: — Подсолнечник приволокут — люди маслицем в пост разживутся, бабы семечки лузгать примутся.
— Вот только табак…
— А что табак? Предостережем. Мол, тверской минздрав предупреждает, це погана трава от мериканьского дьявола для соблазна честных христиан.
— А империи ацтеков и инков? Воевать придется.
— Да зачем?! — всплеснул руками Петр. — Что мы, звери какие или того хуже, европейцы, прости господи! Насколько я помню, индейцы свои территории за гроши продавали. Точно, точно. Знаешь, почем голландские купцы купили у них островок Манхэттен, где сейчас Нью-Йорк? Всего за двадцать четыре доллара. Представляешь?! Значит я, если б был там вместо них, с учетом моего опыта на Привозе, вообще опустил бы цену до десятки. Прикинь, Манхэттен за десять баксов — это ж гешефт тысячелетия.
— Баксов сейчас нет.
— Не суть — пускай за десять новгородских гривен, — поправился Сангре. — Это я к тому, что запросто можно договориться с парнями по-хорошему, мирком-ладком, союз заключить, а там и военную помощь оказать, когда к ним подлинное зверье из Европы прикатит.
Он оглянулся назад, подмигнул Локису, ехавшему чуть впереди своей пятерки, и требовательно осведомился:
— Старина, Русь и Литва — братья навек?
Тот в ответ торопливо закивал своему хозяину и прорычал нечто загадочное. Впрочем, судя по красноречивым жестам, коими богатырь-литвин сопровождал это рычание, получалось не просто навек, а еще сильнее, хотя сильнее вроде бы некуда. Сангре поощрительно кивнул Локису и осведомился у Улана:
— Видал, на чьей стороне язычники? То-то. Мы с Монтесумой влет договоримся и еще будем поглядеть, кто кому организует санкции — конкистадоры ацтекам или они им, — он упер руки в боки и торжествующе осведомился: — Ну? И как вам понравится? Это ж грандиозная перспектива! Такую державу выстроим, такую империю отгрохаем! Правительница всех четырех океанов, голова в Европе, туловище в Азии, шаловливые ручонки на Индию возложены, а задница на Америку. Причем увесисто и плотно, чтоб ей, заразе, дышалось из-под нее через раз и нюхалось через два, да и то с отвращением.
