И вот уже не придуманный — настоящий солдат сплевывает в снег зубы. Вот морщится от боли, прикладывая к синякам лед, избитый палкой майор, командир подаренного шестнадцатилетнему Константину потешного отряда из пятнадцати молодцов. С грохотом валится на пол старик Штакельберг, даром что граф: завалил его бравый Косенька! Герой народных песен и легенд!
Вот на маскараде, данном по случаю его брака, великий князь позволил себе новые «выходки и дерзости»
. А после бала у племянника Потемкина, генерал-губернатора Александра Николаевича Самойлова, опечаленная бабушка пишет Салтыкову: «Мне известно бесчинное, бесчестное, непристойное поведение его в доме генерала и прокурора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже и по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что и того и смотрю, что его где ни есть прибьют к стыду и крайней неприятности»
. Граф Самойлов давал прием в честь шведского короля Густава Адольфа IV, которого Екатерина надеялась вскоре женить на своей внучке, старшей дочери Павла и Марии. В беседе с высоким гостем великий князь заметил: «Знаете, у кого вы в гостях? У самого большого пердуна в городе»
. Выведенная из терпения императрица посадила внука под домашний арест. Но заточение Константина не исцелило.
И тихо-тихо, в предрассветном сумраке отъезжает от Мраморного дворца карета, а в ней — закутанная в черное, без чувств, женщина — госпожа Араужо… Но тсс. Дело замяли, госпожа умерла от апоплексического удара, смерть же — неотвратимый конец всякого живущего на земле, и не Константин Павлович и его адъютанты ее сочинили…
[6],
И всё же заключать, что на поприще воспитания Константина Лагарп потерпел полное фиаско, несправедливо. Нет сомнений, что без его усилий понятия о добре исказились бы в душе великого князя намного более. Безукоризненная честность поступков самого Лагарпа также служила для Константина безмолвным укором. Именно Лагарп употреблял все свое влияние для сближения великих князей с отцом, который поначалу не доверял сыновьям, — это несмотря на то, что Павел при встрече с Лагарпом молча отворачивался от «якобинца». На счету Лагарпа и твердый отказ от предложения императрицы участвовать в тайных переговорах с Александром Павловичем — с помощью воспитателя, которому Александр верил более других, Екатерина надеялась убедить великого князя занять престол в обход отца. Отказ стоил Лагарпу уютной и сытой петербургской жизни, послужив причиной его удаления из России.
Недаром Константин Павлович с годами относился к своему бывшему наставнику все с большей симпатией и переписывался с ним всю жизнь. В письме от 11 (22) марта 1796 года, сообщая учителю о скорой женитьбе, Константин мечтал даже, как однажды приедет к нему в Швейцарию с женой на целые месяцы. А в конце письма добавил прочувствованно и почти покаянно: «Прощайте, любезный де Лагарп, не забывайте меня; я очень вас люблю, и будьте уверены, что вы мне всегда будете очень дороги. Осел Константин». И приписка — горький постскриптум к письму и к тринадцатилетней на тот момент истории их отношений: «Осел ты еси и ослом останешься; как бы не мыли голову осла, истратят только мыла. Не заставишь пить осла, когда ему не хочется. Прощайте»
.
ЖЕНИТЬБА
Перевяжем тетрадки в толстых кожаных переплетах бечевой, снесем в архив, пусть историки через 200 лет разбирают детские кляксы. Великие князья окончили курс геометрии, алгебры, географии, истории, порядочно прочитали отрывков из произведений древнеримских и древнегреческих классиков, при этом Константин читал по-гречески свободно. Далее Лагарп надеялся углубить знания великих князей в области мировой истории и завершить курс изучением философии — Кондильяка, Локка, Руссо, Мабли и в особенности Монтескье
. Но — какие уж тут уроки!
В конце 1793 года Екатерина поторопилась женить шестнадцатилетнего Александра, чтобы упрочить его позиции в качестве будущего наследника российского престола, а там, глядишь, и короновать. «Сперва его обвенчаю, а потом увенчаю», — говаривала Екатерина в близком кругу
. Спустя два года пора было подумать и о Константине, который после женитьбы старшего брата тоже почти оставил учебу, занялся военной службой, сопровождал молодых супругов на балах, завтраках, ужинах и обедах, бегал с ними взапуски на царскосельской полянке… Пора было остановить и его вольную холостяцкую жизнь.
Конечно, некоторая неясность, некий незаданный вопрос в связи с решением императрицы скоропалительно женить Константина присутствует. С Александром Павловичем все ясно — он должен быть готов стать царем в любой миг. Но младшего-то куда торопить? «Греческий проект» давно канул в Лету, Потемкин отошел в вечность, новых корон для великого князя пока не предвиделось, ему не исполнилось и семнадцати — для чего было так спешить? Этот вопрос, как видно, занимал и русское общество.
Слух
«Слухи о несогласии в Петербурге, что великий князь Александр Павлович формально и почти на коленях от наследства отказался и что императрица на него за то гневается и назначает в наследники Константина и для того его и женит. А Александр сделался любимцем цесаревича»
.
То, что Александр Павлович не изъявил радости по поводу предлагаемой ему короны и сделал всё, чтобы от «наследства» уклониться, — правда. Но то, что Екатерина так легко отказалась от своего давнего замысла в пользу второго внука, порывистого, шумного, дурно воспитанного и как-то уж слишком похожего на отца, — невероятно. Руководила ли государыней досада, пыталась ли она подспудно продемонстрировать Александру, что рядом с ним брат, также имеющий права на престол? Ведь в екатерининские времена не был отменен закон Петра I, согласно которому самодержец мог назначать своим преемником кого пожелает. Возможно, так оно и было: и Константин должен был пребывать в готовности в случае надобности занять русский престол.
Слухи о новых матримониальных намерениях Екатерины распространились быстро.
Тут же появилась и претендентка. Королевская чета Бурбонов, царствующая в Неаполе, сочла, что неплохо было бы выдать за Константина собственную дочку. Однако королева Неаполитанская Каролина Мария, ведшая с Екатериной переписку, выставила условия: выделить великому князю отдельное княжество и позволить супруге сохранить верность католичеству. Это показалось Екатерине «несообразным», и императрица сочла, что российскому принцу неаполитанская гордячка ни к чему. Скромная немочка, пусть из крошечного королевства, зато помнящая свое место и всегда готовая сменить лютеранство на православие, вновь оказалась гораздо предпочтительнее.
