ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВ
24 марта 1808 года у Жозефины и Константина родился сын, названный в честь покойного деда Павлом. Злые языки шептали, что мальчик не великокняжеский, виня цесаревича в бесплодии
. Подтвердить, равно как и опровергнуть подобные слухи всегда сложно. Великий князь признал новорожденного своим, был искренне к нему привязан, дал ему превосходное образование и обеспечил карьеру — стал бы цесаревич возиться так с чужим, пусть и сыном своей любовницы? Учитывая природное добродушие Константина, и этого вовсе исключать не следует.
Поначалу мальчика записали Павлом Константиновичем Линдстремом
— эту фамилию носил лейб-медик Константина. Узнав о прибавлении, император Александр захотел было сам стать крестным родителем племянника, а в крестные матери предложил великую княгиню Екатерину Павловну, но ввиду пикантных обстоятельств «для соблюдения приличия» от этой мысли отказался, хотя в дальнейшем наградил племянника фамилией, происходящей от императорского имени. От купели младенца принял близкий друг Константина, полковник конногвардейского полка Николай Дмитриевич Олсуфьев, без крестной матери решили обойтись — церковные законы это позволяли. Крестины прошли 5 апреля, тихо и без лишней огласки, обряд совершил протоиерей придворной церкви Мраморного дворца отец Симеон Ласкин, который тоже обещал молчать. В метриках младенца состарили на неделю, записали, что он родился 1 апреля, а крещен был 5-го. Сделано это было, кажется, сознательно, но зачем понадобилось — бог весть; во всяком случае, когда сыну исполнилось 20 лет, Константин попросил, чтобы ошибку исправили
.
Государь пожаловал госпоже Фридерикс бриллиантовые серьги, которые Константин Павлович и вручил счастливой матери
. В 1812 году император повелел дать мальчику другую фамилию, Александров, и даровал ему дворянское достоинство; спустя еще четыре года его мать также стала русской дворянкой по имени Ульяна Михайловна Александрова
.
Судя по всему, Константин был нежным отцом. В одном из писем тому самому лейб-медику Линдстрему, что подарил младенцу первую фамилию и заботился о здоровье Павла Константиновича, цесаревич пишет: «Поцелуйте Павлика от меня и скажите ему, что нет на дню такой минуты, когда бы я не думал о нем и о его доброй прекрасной матери, которую я люблю всем сердцем»
.
По свидетельству воспитателя Павла Константиновича, графа Мориоля, в 13 лет мальчик был груб, вздорен, тщеславен, ленив и невежествен, несмотря на даваемые ему уроки
. Упоминания о Павле Александрове встречаются и в донесениях Куруты Константину Павловичу — по тону и оценкам они противоположны заключениям Мориоля. Как правило, Курута сообщает великому князю о некоторых событиях из жизни сына — вот Павел Константинович уехали с нянькой на несколько дней в гости, вот у Павла Константиновича заболело горло и доктор прописал ему «вместо габер супу скушать котлетку», вот мальчик ездил смотреть с княгиней Лович скакуна
. Однажды Курута позволяет себе замечание и о нраве Павла Константиновича: «…мягкость и благонамеренность характера, кротость нрава и послушание и покорность к приставникам; следовательно, чего желать? Дай Бог, чтобы воспитатели и детоводители исполняли в полной мере свои обязанности; неусыпный с их стороны надзор может получить желанный успех, а благонравие и точность в исполнении их обязанностей соделают дражайшего Павла вам достойным!»
Казалось бы, ясно — угодник и хитрец пытается доставить своему господину приятные минуты.
Однако из Павла Константиновича, похоже, вырос действительно добрый малый, пусть, судя по воспоминаниям, и не блещущий остротой ума. В 1823 году Александров поступил в лейб-гвардию Подольского кирасирского полка, спустя шесть лет стал флигель-адъютантом императора Николая, в 1831 году сражался против восставших поляков, в награду за отвагу в сражениях под Гроховым и Вильной получил орден Святого Владимира (4-й степени), золотую шпагу с надписью «За храбрость» и чин ротмистра. Павел Константинович дослужился до генерал-адъютанта, на досуге собирал фамильные портреты и гравюры, в ровном и благопристойном поведении не обнаруживая не малейшего сходства с эксцентричным Константином Павловичем.
Сохранились две «памятные книжки» Павла Константиновича, за 1833 и 1843 годы. Записки эти отчасти выдают ровность дыхания их автора. «21/2 февр. В 10 ч. был у Государя, и он поздравил и благословил меня на свадьбу. Потом был у Вел. Кн. Все утро у княгини Щербатовой. Обедал дома. После обеда у кн. Щербатовой. Вечер на бале у Кочубея»
. В 1833 году государь Николай Павлович благословил Павла Константиновича на свадьбу с княжной Анной Александровной Щербатовой; близились события волнующие, однако и о предстоящей свадьбе, и о посещении своей невесты сообщается тоном столь же бесстрастным, что и о принятой серной ванне: «29/11 июля. Встал в 7 ч. В 10 ч. поехал в Петергоф. Завтракал с Государем после обедни. Воротился в 10 ч. и взял 18-ую серную ванну. Лег в 11 ч».
Завидная невозмутимость. Возможно, вызванная требованием жанра: «памятная книжка» не предполагает излияния чувств. Но не исключено, что Александров действительно ровно относился к невесте.
Во всяком случае за год до свадьбы он попал в довольно щекотливое положение. Уже после смерти Константина Павел Александров влюбился в княжну Софью Александровну Урусову, отличавшуюся редкой красотой, и начал ухаживать за ней. Софья Александровна была фавориткой Николая, но Александров этого не ведал. Влюбленность племянника императора обрадовала — он был не прочь выдать Урусову замуж, а партия с Александровым его совершенно устраивала. Однако Павел Константинович, узнав от доброжелателей, чьим невольным соперником явился, сейчас же прекратил ухаживания и зачастил к Александрии Федоровне Опочининой. О браке сына с Александрии, дочерью Федора Петровича Опочинина, к тому времени ставшего придворным шталмейстером, шутливо мечтал еще Константин Павлович. Александрии тоже была к Павлу Константиновичу вполне расположена, если не более. Но тут-то и состоялся знаменательный разговор, во время которого Николай ясно дал понять своему Опочинину, какой свадьбы желал бы он сам. «Дорогой друг, — сказал, в передаче Доли Фикельмон, император, — не скрою от вас, что я люблю княжну Урусову превыше всего и что это то супружество, которого я желаю для Александрова. Но подождем полгода, пусть юноша за это время решит, какая из двух особ ему больше подходит, и если его выбор не падет на княжну, я предпочитаю, чтобы его избранницей стала ваша дочь, чем какая-либо иная»
. После этого разговора Опочинин отказал Александрову от дома. Александрии едва не повредилась в рассудке, а Павел Константинович в конце концов женился на княжне Щербатовой, в которой современники отмечали миловидность, но не ум. На пышной свадьбе император и императрица были посажеными родителями жениха, однако выглядел названый сын не слишком веселым.
С годами Павел Константинович так и не изменил себе. Дыхание его осталось ровным, образ жизни — прежним. «12/14 июля. Встал в 7 ч. В 10 ч. поехал в г. Петергоф. Был у развода и обедни. Обедал в Монплезире. Возвратился домой в 11 ч. и лег спать»
, — записывал он уже в 1843 году. «Брал 22-ую серную ванну. Лег спать в 11 часов». «Дежурный по полку», «дежурный у государя», «вечер в Аничковом дворце», «французский театр на Каменном острову»… Так и текла жизнь. Правда «у меня» сменилось на «у нас», появились новые лица, новые родственники, в 1836 году у Павла Константиновича родилась дочь Александра.
