Но «дух зла» коснулся уже и Варшавы. На втором сейме образовалась оппозиция, инициатором которой стала так называемая «калишская партия» — представители шляхты из Калишского воеводства, во главе которых стояли братья Викентий и Бонавентура Немоевские. Оппозиция, отстаивавшая конституционные гарантии, действовала умно и организованно, в итоге два главных проекта, представленных на сейм правительством, были отклонены большинством голосов, так как оба нарушали конституцию — в первом, касавшемся судопроизводства, не упоминалось о суде присяжных, который давно требовали поляки. Во втором, посвященном привлечению министров к сеймовому суду, посольская палата, представлявшая интересы польской шляхты, лишалась права обвинения министров. Закрывая сейм 1 (13) октября, Александр напомнил полякам, что они только замедляют дело восстановления их отчизны.
Покидая Польшу, император уже без всяких намеков прямо сказал Константину Павловичу, что предоставляет ему carte blanche — власть действовать по своему усмотрению. «А конституция?» — спросил Константин. «Конституцию я беру на себя»
.
Попутный ветер стих, русский император всерьез подумывал о том, не лишить ли Польшу конституции и независимости. Для такого решения у него было два предлога. На первый Александру указал Новосильцев, завершивший работу над конституционным проектом для России: одна империя не нуждается в существовании двух конституций, это «бесполезно и даже вредно для необходимого единства и успешности управления»
. Другой был связан с финансовым положением Царства Польского — содержать Административный совет с министерствами было еще и очень дорого, само Польское государство с этим не справлялось. Дефицит в бюджете ежегодно составлял несколько миллионов злотых.
Положение спас князь Францишек Ксаверий Друцкой-Любецкий, в июле 1821 года назначенный министром финансов. Сторонник Александра и союза России с Польшей, но Польшей независимой, Любецкий ринулся в бой за государственную казну с фантастической энергией и бесстрашием — ведь защищать ее предстояло еще и от цесаревича. Константин давно уже относился к государственным деньгам как к собственным — тратя их и на тайную полицию, и на внезапные армейские нужды, и на денежные подарки любимцам. Новый министр финансов составил точный бюджет с подробным указанием всех статей; на расходы, не указанные в бюджете, деньги выдавать он отказывался. Любецкий ввел государственную монополию на водку, самовольно определял сумму податей, организовал комиссию, которая начала собирать недоимки за последние 40 лет, — к этому была привлечена и армия, и старые долги оказались быстро заплачены. Князя возненавидели, но казну он спас — к 1830 году двадцатимиллионный дефицит в государственном бюджете был покрыт
.
Анекдот
«Главным врагом его [Любецкого] был великий князь Константин Павлович, который всегда стремился увеличивать расходы на армию и умножать доходы своих фаворитов. Князь Любецкий неуклонно ограждал казну от его притязаний, и между ними происходили частые столкновения.
Однажды великий князь потребовал его к себе, чтобы добиться разрешения на значительные издержки. После продолжительной беседы, когда Любецкий остался непреклонен, великий князь сказал ему: “Князь, вы слишком высоко поднимаете нос“. — “Ваше высочество, вы такого большого роста, а я так мал, что, обращаясь к вам, я не могу поступить иначе“, — ответил с величайшим спокойствием князь Любецкий и посмотрел в глаза великому князю. Князь Любецкий был в самом деле очень маленького роста и во время разговора всегда смотрел в глаза собеседнику. Убедившись, что и угрозами он ничего не добьется, великий князь отказался от своего требования»
.
В декабре 1821 года вышел указ императора, запрещающий тайные общества, в том числе и масонские. Польский «Национальный союз вольных каменщиков» был распущен Валерианом Лукасинским еще до того — в августе 1820 года; таким образом Лукасинский надеялся избавиться от случайных людей. В начале мая 1821 года он организовал «Патриотическое общество», цель которого заключалась в том, чтобы сформировать общественное мнение, «вывести его из оцепенения, подготовить для того, чтобы оно могло стоять на страже законодательных гарантий, которым грозила опасность»
. Но уже летом Константин Павлович получил от одного из бывших членов «Национального союза» донос на Лукасинского и его новое общество. Тут великий князь первый раз спас любимца — вызвал майора для разговора и взял с него слово не участвовать более ни в чем подобном. Цесаревич не сообщил об инциденте ни Новосильцеву, ни императору Александру. Однако следующий донос на Лукасинского попал уже прямо в Петербург — и вскоре в Варшаву пришло предписание о производстве строжайшего следствия. Положить под сукно этот приказ было уже невозможно.
Летом 1822 года Лукасинского и нескольких его товарищей арестовали, спустя еще два года над головой майора и двух его единомышленников сломали сабли. Осужденных одели в тюремные халаты, обрили, заковали в кандалы и отвезли в крепость Замостье.
И все же в 1825 году Константин спас Лукасинского вторично, на этот раз уже не от тюрьмы, а от смерти: арестант вздумал организовать в крепости заговор с целью побега. План не удался, и бунтовщик был приговорен к расстрелу. Цесаревич заменил смертную казнь четырнадцатилетней каторгой, которая уже никогда не кончилась. Майор стал вечным узником. Ни у одного из русских императоров не достало милосердия на облегчение его участи — в общей сложности Лукасинский провел в заключении 44 года, из них 37 лет в Шлиссельбургской крепости, где и скончался в 1868 году дряхлым, полубезумным, всеми забытым стариком.
Параллельно с удушением тайных обществ правительство развернуло борьбу, направленную на истребление вольного духа в польских школах и университетах, по сути же — на разрушение всей системы образования в Царстве Польском.
Многие начальные школы закрывались, в средней школе сокращались учебные программы, в частности, исключили безусловно опасный курс по всеобщей истории. Особое внимание было обращено на Виленский университет, куратором которого являлся Адам Чарторыйский. Университет славился высоким уровнем профессорского состава: историю здесь преподавал один из лучших польских историков, демократ и республиканец Иоахим Лелевель (позднее именно он станет одним из идеологов Польского восстания 1830 года), философию — ученик Шеллинга профессор Иосиф Голуховский. Вдохновленные пламенными речами Лелевеля студенты собирались в кружки, обсуждали политические вопросы, сочиняли свободолюбивые стихи. Одним из таких юных стихотворцев был Адам Мицкевич
, вместе с товарищем организовавший в 1817 году «общество филоматов» (любителей науки) и «общество филаретов» (любителей добродетели). Поначалу они не ставили перед собой политических целей — исключительно просветительские: на общих собраниях обсуждали вопросы науки, искусства, читали стихи, однако естественно касались и политики.
Новосильцев давно уже следил за происходящим в Вильне с особой зоркостью, и случай, доказывающий, что все меры оправданны, не заставил себя долго ждать. 3 мая 1823 года пятиклассник Виленской гимназии вместе с тремя приятелями написал на доске: «Vivat konstitucya 3 maja, jak słodkie wspominienie dla nas rodaków, lecz nie ma ktoby się о nią dopomniał» («Да здравствует конституция 3 мая, какое приятное воспоминание для соотечественников, только вот некому о ней напомнить»).
