— Смотри вперед, — посоветовал тот. — Тебе не кажется, что
нужно вообще уважать людей? И одинаково хорошо к ним относится, независимо от
окончания их фамилии?
— Нет, не кажется. Они меня не уважают, почему я должен себя
насиловать? Ничего подобного я не обязан делать.
— А ты не допускаешь, что мы очень скоро окажемся у опасной
черты, если все начнут так откровенно не уважать друг друга? Не думаешь, что в
огромной многонациональной России такая проблема может разорвать страну, как
она уже разорвала Советский Союз?
— Хватит меня агитировать, — поморщился Федяков, — ты у нас
прямо-таки заядлый интернационалист. А я тебе говорю, что здесь у нас свои
порядки. Мы живем слишком близко к Кавказу, со всеми его чеченцами, осетинами,
ингушами и прочими кавказцами. У нас их слишком много: армян, грузин,
азербайджанцев. Они сюда бегут от своих проблем. И если они еще станут убивать
наших женщин и детей, мы ни перед чем не остановимся. Неужели ты не можешь
понять моих земляков?
— Один человек не может представлять весь свой народ, если
это, конечно, не президент, — сказал Дронго. — Никто же не требовал убивать
всех соплеменников Чикатило, хоть тот был настоящим зверьем.
— Это разные вещи. Он убивал всех без разбора. А твой лезгин
приехал к нам и убил русскую семью.
— Они, кажется, украинцы…
— Какая разница. Все равно славяне. И ты хочешь, чтобы все
молчали…
— Я не знал, что ты так изменился за эти годы, — сказал
Дронго. — Поворачивай машину. Я не поеду к вам на ужин, не хочу сидеть с тобой
за одним столом. Цветы сам передашь жене.
— А говорил, что не обижаешься, — напомнил Федяков,
останавливая машину, — кончай валять дурака, поедем. Шалва тоже у нас будет.
— Не хочу. Ты же не любишь всех чернокожих.
— Ты у нас на особом счету; — попытался пошутить Костя. —
Ладно, не дергайся. Я тебе правду говорю, а ты обижаешься. Хочешь, я вообще не
буду об этом говорить? Ты же сам первый начал.
— Ладно, поехали, — разрешил Дронго. — Иногда полезно
выслушивать и подобные речи, чтобы лучше понимать ситуацию.
— И вообще, давай забудем об этом процессе, — предложил
Федяков, трогаясь с места. — Ты к нам в гости приехал, а мы собачимся.
Некрасиво как-то.
— Смотри вперед, — снова сказал Дронго. — Если попадем в
аварию, нас могут положить в одну палату. И тебе придется терпеть мое
соседство. — Они переглянулись и рассмеялись.
Машина мягко затормозила у забора, за которым был виден
двухэтажный дом.
— Вот и приехали, — сказал Костя, — сейчас загоню машину во
двор. Ты не выходи, у меня ворота автоматически открываются. У нас тут тоже
двадцать первый век.
Ворота действительно автоматически открылись, и автомобиль
въехал во двор. К ним навстречу уже спешили дети хозяина и его супруга, женщина
лет тридцати пяти. У нее была стройная фигура, красивое лицо, вьющиеся
светло-каштановые волосы. В джинсах и спортивной куртке она выглядела совсем
юной. Мальчик и девочка, похожие на отца и мать одновременно, остановились, не
решаясь подойти к отцу в присутствии незнакомца.
— Это наши дети! — Костя гордо улыбнулся. — Идите сюда,
ребята, познакомьтесь с нашим гостем.
Дети нерешительно переглянулись, девочка шагнула первой.
Дронго опустился на корточки и протянул ей руку. Вслед за сестрой шагнул и
мальчик. Супруга Федякова подошла последней.
— Лада, — представилась она, протягивая узкую ладошку.
— Меня обычно называют Дронго, — привычно произнес он, целуя
ей руку.
За ужином было шумно и весело. Кроме Федяковых здесь
находился и Юрий Глухов с супругой, компаньон Кости по издательскому бизнесу.
Шалва приехал с женой и тремя детьми. Мальчик поразительно походил на пузатого
невысокого отца, а две худенькие девочки — на стройную мать. За столом было еще
несколько человек, среди которых выделялся Григорий Санаев, дядя Лады, и его
мрачная, неразговорчивая жена, которая выглядела лет на десять старше мужа.
Шалва как настоящий грузин оказался подлинным тамадой и
довольно быстро сумел всех напоить, подстегивая остроумными тостами. Дронго
усадили между семейными парами Санаевых и Глуховых, которые охотно поддерживали
все предложения тамады. Дронго никогда не злоупотреблял спиртным, предпочитая
сухое вино. С годами его пристрастия менялись. Кроме французского красного вина
он стал выбирать новозеландские и чилийские белые, а также итальянские и
испанские красные вина. После поездки в Южную Америку он полюбил текилу, а во
время многочисленных авиационных перелетов выбирал в качестве аперитива водку с
томатным соком. А еще он иногда позволял себе рюмку «Хенесси», считая полезным
выпивать перед вылетом немного коньяку, чтобы достаточно комфортно чувствовать
себя при взлете.
Сидевший рядом Санаев пил много, почти не хмелея, и мрачно крякал,
ставя стакан на стол. Дронго обратил внимание, что его сосед пил только водку,
не смешивая ее с другими напитками. Санаев заметил его взгляд.
— Считаете, что не выдержу? — неожиданно спросил он. —
Думаете, свалюсь?
— Нет, — усмехнулся Дронго, — полагаю, что вы можете
выдержать еще достаточно долго.
— Правильно полагаете. — Санаев кивнул, снова поднял свой
стакан и выпил до дна. Закусывал он малосольными огурчиками, которых положил
себе полную тарелку.
— У нас работа такая собачья, — пояснил он. — Как только
заканчиваешь институт, сразу начинаешь пить. А потом уже трудно остановиться.
— Вы ведь врач? — Дронго вспомнил. Дядю супруги Кости ему
представили как врача.
— Ага. Хирург по мертвым конечностям, — хмыкнул Санаев.
— Простите? — не понял Дронго.
— Я патологоанатом, — пояснил Санаев. — Знаете, как у нас
принимают в коллектив? Нужно сначала пройти все этапы — выпотрошить несколько
десятков изувеченных трупов, нанюхаться формалина, самостоятельно провести
трепанацию черепа и только потом тебя станут считать начинающим специалистом.
Ну и дальше в том же духе. В общем, ничего приятного. А водка сильно помогает
отвлечься от разных дурных мыслей. И о бренности своего существования, и о
вечном. Патологоанатом-трезвенник — это все равно что пьяный космонавт. Таких
словосочетаний просто не бывает.
— Наверное, вы правы, — согласился Дронго. — Когда я учился
на юридическом факультете, то на вскрытие трупов в ходе изучения
судмедэкспертизы ходил крайне неохотно.
— Значит, мы почти коллеги, — вздохнул Санаев. — Копаемся в
одном дерьме.
Он снова налил себе полный стаканчик водки и залпом выпил.
«Хорошо, что Костя не поставил больших стаканов, — подумал
Дронго. — Думаю, мой сосед спокойно выпьет бутылку в одиночку, может, даже две.
Но есть предел и его возможностям».
