— Вы знаете, в чем его обвиняют? — спросил Дронго, не
обращая внимание на очень выразительное лицо Голикова, явно не одобрившего
последний вопрос.
— Знаю, — кивнула врач, — он, говорят, целую семью зарезал.
И девочку… — Она снова тяжело вздохнула: — Здесь всем плохо. И у всех горе: у
родственников убитых — свое, у родственников заключенных — свое. Только Бог
решает, кого и как наказать. А люди… иногда сами не знают, чего хотят. Я нашим
ребятам все время говорю: зачем человека бить, если его все равно на всю жизнь
посадят? Это ведь только представить, чего он себя лишил!
И не нам решать, кто виноват. Бог есть, и он все видит.
Каждому воздается по делам его.
— Люди не могут полагаться на Бога в таком вопросе, —
вставил Андрей Андреевич. — Для этого есть государство и суд.
— Да что суд! — отмахнулась Екатерина Борисовна. — Вы к нам
ночью приходите и послушайте, как заключенные в подушку воют. У меня волосы до
сих пор дыбом встают. А одна наша санитарка за ночь поседела, когда таких
криков наслушалась. Больше, чем сам себя, человека никто наказать не может.
Если совести нет, то ему и Бог не поможет. А если совестливый человек, то он
после убийств таких и жить не захочет. Вот как я думаю. Ой, простите меня, я
должна другие палаты обойти.
— Последний вопрос, — вновь остановил ее Дронго. — Вы не
знаете, он болеет чем-нибудь серьезным?
— Воспалением легких болел, когда к нам привезли, —
нахмурилась доктор Катя, — и еще у него, кажется, язва желудка. Мне он, правда,
на нее не жаловался. Ну и другие болячки, которые у всех бывают. А почему вы
спрашиваете?
— Может, у него какая-нибудь более тяжелая болезнь есть, о
которой он не сообщил?
— Нет, — ответила врач, чуть подумав. — О какой болезни вы
говорите? На сифилис и СПИД мы сразу проверяем. Еще сейчас боятся атипичной
пневмонии, но ее у нас, слава тебе Господи, тоже нет. А теперь, извините, я
должна бежать.
Доктор Катя заспешила к лестнице. Дронго задумчиво глядел ей
вслед. Голиков подошел и встал рядом.
— О какой хронической болезни вы говорите? Думаете, мы можем
инсценировать слабоумие? Или временное помешательство? Его уже осматривали
психиатры. Когда происходят подобные убийства, адвокаты сразу подают
ходатайство о психиатрической экспертизе, и прокуратура в подобных случаях
никогда не возражает. Омар Нагиев признан абсолютно вменяемым и отвечающим за
свои поступки.
— У меня на уме совсем другое, — признался Дронго. — Его
мать умерла в молодом возрасте от онкологии, сестра тоже лечилась от этой
болезни. А что, если кто-то узнал о тяжелом заболевании Нагиева и решил его
подставить вместо себя? Такое возможно?
— Возможно, — согласился Голиков, — но слишком невероятно.
— Нам еще нужно понять, почему он пошел на столь страшное
преступление.
— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил Андрей
Андреевич, — вы же сами только что убедились. По-моему, сделано вполне
достаточно. Я, конечно, подам жалобу, указав на некоторые нестыковки в работе
следствия, но, боюсь, это ничего не изменит. Тем более что он сам признался в
совершении преступлений и подписал все протоколы допросов.
— Вы видели, как он плакал? — спросил Дронго.
Голиков снял очки и, протерев стекла платком, снова надел
их.
— В моей практике были подобные случаи, — тихо сказал он. —
Не каждый человек может так вот просто перейти через кровь. Если хотите знать
мое мнение, то это как раз свидетельство его вины, а не наоборот. Извините, что
вынужден говорить вам такие вещи.
— Нам нужно до конца разобраться, — упрямо повторил Дронго.
— Я хочу понять, что произошло.
— Может быть, это нам действительно необходимо, — согласился
адвокат. — Но при этом нужно учитывать, что наши действия иногда наталкиваются
на непонимание окружающих и приходят в противоречие с их желаниями.
— Кажется, Пифагор говорил, что человек должен делать то,
что считает справедливым, что бы о нем ни думали и ни говорили, — вспомнил
Дронго. — Мудрый совет.
— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил Андрей
Андреевич. — А я помню другой мудрый совет: бесполезно искать черную кошку в
темной комнате, особенно если ее там нет.
— Если разрешите, я все-таки останусь при своем мнении, —
упрямо настоял Дронго.
— Конечно. — Голиков снял очки, еще раз протер стекла
платком и, не надевая очков, тихо сказал: — Вы интересный типаж, господин
Дронго. Не знаю, чего вы добиваетесь, но думаю, что вам нелегко. Выдержать
такое испытание может не каждый человек. И вообще, даже приходить сюда —
нелегкая задача.
— Я профессиональный юрист в пятом поколении, — пояснил
Дронго, — и всю свою жизнь занимаюсь только этим. Но до сих пор не научился
оставаться равнодушным во время таких расследований.
— Что ж, каждому свое, — согласился адвокат, надевая очки. —
Но идемте быстрее. А то уже шестой час, и нас могут не выпустить, — пошутил он.
— Большинство людей к вашему возрасту превращаются в законченных циников. Вы
сохранили интерес к жизни — это совсем неплохо.
— Меня интересует, — признался Дронго, — куда он дел такую
сумму денег. Может, оставил ее в Киеве, своей семье?
— Вы думаете, что это может смягчить приговор?
— Нет. Но это может объяснить некоторые мотивы его
поступков.
— Не думаю. Я написал в Киев, но мне никто не ответил. Я и
звонил туда, решив пригласить его бывшую жену. Но неизвестный женский голос
ответил, что жена и сын Омара Нагиева там больше не живут. А он мне, кстати,
вообще не давал никаких адресов и телефонов.
— Сегодня должна приехать его сестра, — сказал Дронго, — я
попытаюсь встретиться с ней и узнать еще кое-какие подробности.
— Встречайтесь, — согласился Голиков. — И не забудьте: наш
процесс возобновится в понедельник.
Они достали свои пропуска и паспорта, чтобы выйти из больницы.
Дронго вспомнил, как плакал Омар, и нахмурился. Дело оказалось даже более
тяжелым, чем он себе представлял.
Глава шестая
Он вернулся в свой номер достаточно поздно, где-то около
восьми вечера. Дежурная, сменившая вчерашнюю, приветливо улыбнулась и сообщила,
что ему звонила неизвестная женщина.
— Какая женщина? — недовольно спросил Дронго, вспомнив про
телефонные предложения.
— Не знаю, она не назвалась, — ответила дежурная. — Но
звонила неоднократно, с трех часов дня. Вот, номер телефона оставила.
Когда дежурная протянула Дронго записанный номер телефона,
он взял бумагу, уже не сомневаясь, что звонила Фатима. Пройдя в свой номер, тут
же взялся за телефон. Ответил незнакомый мужской голос, и он попросил позвать к
аппарату Фатиму Магомедову.
