В зале стало так тихо, что, казалось, можно было услышать
дыхание сидевших рядом людей. Дронго обернулся и вопросительно посмотрел на
Омара. Тот выдержал его взгляд.
— Адвокат сказал вам правду, — выдавил из себя Омар. — Все
было так, как он рассказал. Но это не имеет никакого значения. Я пришел домой к
Петру Ковальчуку, чтобы застрелить его и забрать свои деньги. Пришел с
пистолетом, который нашел в Москве. Я знал, что могу выстрелить, и я в него
выстрелил. Я не хотел убивать его жену. А с девочкой действительно произошел
несчастный случай. Это все правда. Только не вся правда. Главное, что я хотел
его убить, и значит, пришел в этот дом, чтобы стать убийцей.
Дронго нахмурился и отвернулся от Омара. И потом слушал
последнее слово подсудимого, сидя к нему спиной.
— Я виновен сразу в трех смертях, — твердо сказал Омар, — и
мне нет никакого прощения. Все, что говорил господин Дронго, — правда. Но это
только часть правды. С миллионами людей в нашей стране произошли похожие
несчастья. Они потеряли сбережения, работу, они потеряли прежнюю жизнь и
страну, в которой жили. Но не все же пошли убивать. А я решил таким способом
поправить свое положение. Значит, я виновен. Прошу вас, господа присяжные,
признать меня виновным, чтобы меня навсегда оставили в тюрьме. Мне стыдно
смотреть в глаза моим близким, я ничего не смогу сказать своему сыну. Я убийца,
и значит, обязан сидеть в тюрьме. Никакого другого приговора не может быть.
Он закончил в полной тишине и тяжело опустился на скамью.
Судья внимательно посмотрела на подсудимого и обратилась к присяжным во второй
раз:
— Господа присяжные заседатели, вы выслушали все собранные
доказательства по делу, мнения сторон и…
Лена сползла со стула, потеряв сознание. Фатима подхватила
ее за плечи. Омар вскочил со своего места.
— Пусть врач поможет ей, — разрешила судья. И затем в третий
раз обратилась к присяжным заседателям…
Ровно через три часа присяжные заседатели единодушно
признали Омара Нагиева виновным в умышленном убийстве Петра Ковальчука, в
непредумышленном убийстве Киры Ковальчук и освободили его от ответственности за
смерть Олеси Ковальчук. Судья вынесла приговор — двенадцать лет заключения в
колонии строго режима.
Омар держался из последних сил, но, поняв, что ему не дали
пожизненного заключения, сел на скамью и громко разрыдался. Первое, что он
сделал, немного придя в себя, — это подсчитал, сколько ему будет через
двенадцать лет. И сколько тогда исполнится Руслану Это было самое важное, что
он успел сделать в тот день.
Эпилог
Дронго и Эдгар Вейдеманис стояли на перроне вокзала.
Провожавшие их люди молчали. Костя суетился, он с друзьями привез припасы для
отъезжающих и теперь перетаскивал пакеты в их купе. Фатима, хмурясь, стояла
рядом с Дронго. Лена иногда всхлипывала. Все было кончено, вчерашним решением
Омар был осужден на целых двенадцать лет. Но все же получил шанс вернуться
домой и увидеть своих близких, возвратиться к прежней жизни. Но как же долго
этого ждать!
— Спасибо вам, — повторяла Лена, — спасибо вам.
— У него впереди тяжелая жизнь в колонии, — напомнил Дронго.
— Постарайтесь его поддерживать. Не оставляйте его наедине с раскаянием.
Одиночество — страшная вещь.
— Не оставим, — сказала Фатима. — Я сделаю все, чтобы его
вытащить.
Лена только кивнула головой. Дронго попрощался со всеми,
пожал руку Косте и неожиданно увидел стоявшего неподалеку Митрохина. Шагнул к
нему и протянул руку.
— Извините меня, — сказал он, — я был о вас неверного
мнения.
— Ничего, — пробормотал Митрохин, пожимая ему руку. — Если
несколько бритоголовых будут решать, кому жить в нашем городе, а кому не жить,
то рано или поздно они найдут повод добраться и до моих мальчиков. Хочу
сказать, что не встречал таких людей, как вы. Раньше я подумывал уйти из прокуратуры,
а теперь я решил остаться. У нас еще много работы.
— Да, — печально согласился Дронго, — наверное, вы правы. До
свидания.
Он вошел в свой вагон и встал у окна рядом с Эдгаром. Состав
тронулся. Женщины замахали руками, Костя заулыбался. Дронго взглянул на Эдгара.
— Ты тоже считаешь, что мы победили? — Я бы его не простил,
— вместо ответа сказал Вейдеманис.
— Все равно он виноват в смерти целой семьи. Если бы он не
пришел в тот дом, никто бы не погиб. Я бы ему дал больше, может быть, и
пожизненное.
— Ты считаешь, что я был не прав, защищая его?
— Не знаю. Прежде ты искал и находил преступников. А здесь
на протяжении нескольких дней ты искал способы защитить убийцу. Может, тебе
переквалифицироваться в адвокаты? У тебя очень неплохо получилось.
— Не думаю, — ответил Дронго. — Меня слишком потрясла эта
история. Она — отражение истории нашего общества, того распада, который у нас
случился. Причем не сам по себе.
— Это не оправдание, — возразил Эдгар. — Ты ведь понимаешь,
что он может не выжить в колонии. Двенадцать лет в колонии строгого режима…
— Знаю, — нахмурился Дронго, — я все знаю. Но если бы я
уклонился от дела, то чувствовал бы себя еще хуже. Ведь я в конечном счете
спасал не его. С ним мне было все ясно. Трагическая история с печальным концом,
и ничего здесь не поделаешь. Но я все время думал о его сыне. Ведь если Омара
Нагиева осудили бы за тройное убийство, сын просто не смог бы простить отца. А
значит, не сумел бы его принять в будущем, если бы Омар дожил до свободы. Мне
было важно спасти душу мальчика, поэтому я так стремился довести это дело до
конца.
Поезд уносил их все дальше от вокзала Ростова-на-Дону, На
перроне все еще стояли две женщины, Фатима и Лена, словно ожидая, что поезд
неожиданно вернется и они снова увидят Дронго. А он сидел в своем купе и
смотрел на мелькавшие за окном столбы. Сидевший напротив Эдгар молчал. Он
чувствовал состояние своего друга.
— Теперь я всю жизнь буду думать об этой семье, — неожиданно
признался Дронго, отрывая взгляд от окна. — Я имею в виду семью Петра
Ковальчука. Они у меня не вызывают особого сочувствия, но чтобы так страшно…
Словно рок какой-то. Он, жена, дочь — все, погибли все. Эта маленькая девочка,
которая не виновата ни в чем, будет, наверное, и мне сниться по ночам, как
снится Омару. Ты не прав, Эдгар, адвоката из меня не получится. И судьей я был
бы никудышным. Мое дело исследовать факты, разоблачать преступников. Судят
пусть другие. Те, кто умеют оставаться отстраненными и апатичными. А я так не
могу. И не хочу.
Он замолчал и снова посмотрел в окно. Слышался ритмичный
стук колес. Эдгар Вейдеманис грустно усмехнулся и пошел к проводнику просить
чай для себя и своего друга, который не захотел использовать свое право на
апатию.
