Шелтон закусил губу.
- Сколько вам нужно денег на дорогу и на то, чтобы начать новую жизнь? - спросил он.
Ферран сделал невольное движение, показавшее, какими зависимыми людьми оказываются даже самые независимые мыслители, когда у них нет ни гроша в кармане, и взял банковый билет, который протягивал ему Шелтон.
- Тысяча благодарностей, - сказал он. - Я никогда не забуду, как много вы для меня сделали.
И хотя при прощании голос Феррана звучал весело, Шелтон не мог не почувствовать, что тот и в самом деле тронут.
Шелтон еще долго стоял у окна и смотрел вслед Феррану, снова уходившему на поиски счастье; потом он оглянулся на свою уютную комнату, на множество вещей, скопившихся здесь за долгие годы, - на фотографии бесчисленных друзей, на старинные кресла и набор разноцветных трубок. С прощальным пожатием влажной руки бродяги беспокойство снова овладело Шелтоном. Нет, он не в силах дольше сидеть в Лондоне и дожидаться июля.
Шелтон взял шляпу и, не задумываясь над тем, куда идет, зашагал по направлению к реке. День был ясный, солнечный, но холодный ветер то и дело нагонял тучи, разражавшиеся проливным дождем. И вот, когда полил очередной ливень, Шелтон вдруг заметил, что находится на Блэнк-Роу.
"Интересно, как поживает тот маленький француз, которого я тогда видел здесь", - подумал он.
В хорошую погоду Шелтон, наверное, перешел бы на другую сторону улицы и прошествовал мимо, но поскольку начался дождь, он вошел и постучал в знакомое окошечко.
Все оставалось по-старому в доме Э 3 по Блэнк-Роу, все так же уныло белел каменный пол, все та же неряшливая женщина ответила на его стук. Да, Каролан всегда здесь: он никогда не выходит, точно боится нос высунуть на улицу! Маленький француз тотчас же явился на зов привратницы, словно кролик по мановению фокусника. Лицо у него было совсем желтое, цвета золотой монеты.
- Ах, это вы, мосье! - воскликнул он.
- Да, - сказал Шелтон. - Ну, как поживаете?
- Я всего пять дней как вышел из больницы, - пробормотал маленький француз, похлопывая себя по груди. - Все здешний поганый воздух наделал. Я ведь живу взаперти - все равно что в коробке; ну, а это мне вредно, потому что я южанин. Чем могу быть вам полезен, мосье? Я с удовольствием сделаю для вас все, что в моих силах.
- Да нет, мне ничего не нужно, - ответил Шелтон. - Просто я проходил мимо и решил вас навестить.
- Пойдемте на кухню, мосье, там никого нет, Брр! Il fait un froid etonnant! {Ну и холодище! (франц.).}
- Какие же у вас теперь клиенты? - спросил Шелтон, входя в кухню.
- Да все те же, - ответил маленький француз. - Правда, сейчас их у меня не так много: ведь на дворе лето!
- Неужели вы не можете найти себе никакого более прибыльного занятия?
Парикмахер насмешливо прищурился.
- Когда я в первый раз приехал в Лондон, - сказал он, - мне удалось получить место в одном из ваших приютов. Я решил, что судьба моя устроена. И вот представьте себе, мосье, что в этом высокопочтенном заведении мне приходилось за одно пенни брить десять клиентов! Здесь, правда, они платят мне далеко не всегда; зато уж если платят, так платят по-настоящему. В вашем климате, да еще человеку poitrinaire {Чахоточному (франц.).}, нельзя рисковать. Здесь я и окончу свои дни. Скажите, вы видели того молодого человека, который в свое время интересовал вас? Вот вам еще один такой же! Это человек смелый, каким и я был когда-то; il fait de la philosophie {Он философствует (франц.).}, подобно мне, и увидите, мосье, это доконает его. В нашем мире нельзя быть смелым. Смелость губит людей.
Шелтон взглянул украдкой на маленького француза, заметил сардоническую улыбку на его желтом, полумертвом лице и, почувствовав всю несуразность слова "смелый" в применении к нему, улыбнулся с таким состраданием, что его улыбка стоила потока слез.
- Давайте посидим, - сказал он, протягивая французу портсигар.
- Merci, monsieur {Благодарю, мосье (франц.).}, всегда приятно выкурить хорошую папиросу. Помните старого актера, который произнес перед вами такую прочувствованную речь? Ну, так он умер. Только я и был рядом с ним, когда он умирал. Un vrai drole! {Настоящий чудак! (франц.).} Он тоже был смелый. И вот вы увидите, мосье, что молодой человек, которым вы интересуетесь, умрет в больнице для бедных или в какой-нибудь дыре, а может, и просто на большой дороге; заснет как-нибудь в пути - в холодную ночь - и конец; а все потому, что некий внутренний голос протестует в нем против существующих порядков, и он всегда будет убежден, что все нужно изменить к лучшему. Il n'y a rien de plus tragique! {Нет ничего трагичнее этого! (франц.).}
- Послушать вас, так выходит, что всякий бунт обречен на провал, сказал Шелтон, которому вдруг показалось, что разговор принял чересчур личный характер.
- О, это очень сложная тема, - сказал маленький француз с поспешностью человека, для которого нет большего удовольствия, чем посидеть под навесом кафе и потолковать о жизни. - Тот, кто бунтует, большей частью вредит самому себе, да и другим не бывает от него никакой пользы. Так уж повелось. Но я обратил бы ваше внимание вот на что... - Он умолк, словно собираясь поведать о некоем важном открытии, и задумчиво выпустил дым через нос. - Если человек бунтует, то скорее всего потому, что его побуждает к этому его натура. Уж это вернее верного. Но как бы то ни было, нужно всячески стараться не сесть между двух стульев: это уж совсем непростительно, - добродушно закончил он, Шелтон подумал, что еще не видел человека, о котором можно было бы с большим основанием сказать, что он уселся между двух стульев; к тому же он безошибочно почувствовал, что от чисто теоретического протеста маленького парикмахера до действий, логически вытекающих из такого протеста, далеко, как от земли до неба.
- По натуре своей, - продолжал маленький француз, - я оптимист; потому-то я и ударился теперь в пессимизм. У меня всю жизнь были идеалы. И вот, поняв, что они для меня уже недостижимы, я стал жаловаться. Жаловаться очень приятно, мосье!
"Какие же это были у него идеалы?" - с недоумением подумал Шелтон и, не найдя ответа, только кивнул головой и снова протянул собеседнику портсигар, ибо тот, как истый южанин, уже бросил папиросу, докурив ее только до половины.
- Величайшее удовольствие в жизни - поговорить с человеком, который способен понять тебя, - с легким поклоном продолжал француз. - С тех пор как умер тот старый актер, у нас тут никого нет, с кем можно было бы поговорить по душам. Да, это был не человек, а воплощение бунта. Бунтовать - c'etait son metier; {Было его профессией (франц.).} он посвятил этому свою жизнь, подобно тому, как другие посвящают свою жизнь погоне за деньгами; а когда он утратил способность активно возмущаться, он стал пить. В последнее время это был для него единственный способ протестовать против порядков нашего Общества. Преинтересная личность - je le regrette beaucoup! {Я очень жалею о нем! (франц.).} Но, как видите, он умер в большой нужде; подле него не было ни души, некому было даже сказать ему последнее прости, - сам я, понятно, не иду в счет. Он умер пьяный, мосье. C'etait un homme! {Вот это был человек! (франц.).}
