Ольга проснулась, села в кровати и прижала руки к груди, пытаясь отдышаться и успокоиться. Сердце сбоило, как старый мотор.
Это всего лишь сон.
Всего лишь кошмар.
Она встала и подошла к окну. Ее кошмары тоже из прошлой жизни. В этой не может быть ничего страшного, будь тут хоть сто Песковых!
Словно стряхнув с себя ненужный и тяжкий груз, Ольга, наконец, успокоилась, легла в кровать и безмятежно проспала до утра.
Ей все-таки удалось в красках поймать зарождающееся лето.
Ольга сидела перед мольбертом, и светлое чувство удовлетворенности своей работой всецело завладело ею. Дом, цветы, деревья, ясное небо, блики солнца в бассейне…
– Мам, а папа скоро приедет?
Маша налетела на нее, прижалась, нечаянно толкнув под руку. Мазок пошел криво, и блик в бассейне получился странно изогнутым.
Ольга глянула на часы. Ничего себе! За работой она не заметила, как пролетело полдня. Она обняла Машу.
– Скоро. Он, наверное, уже прилетел. Через часик приедет. А Мишка где?
– Мишка кино про войну смотрит, а я не люблю про войну.
Следовало спасать Мишу от киношных перестрелок, а то он с утра, наверное, у телевизора сидит.
– Ну, иди, поиграй еще. – Ольга поцеловала Машу в затылок, собрала краски, мольберт и пошла в дом.
– Миш! – позвала Ольга из прихожей, пристраивая краски на столике у стены. – Миша!
Миша не отозвался. Ольга прошла в гостиную – сына возле включенного телевизора не было, только детали робота-конструктора, разбросанные на диване, и недоеденный кусок пирога указывали на то, что Мишка был здесь совсем недавно. Улыбнувшись, Ольга стряхнула с дивана крошки – наверное, фильм «про войну» закончился, и Мишка умчался в детскую, забыв про железное правило: убрать за собой игрушки и не бросать еду где попало…
– Миша! Это просто безобразие какое-то… – Ольга собрала детали конструктора и направилась в детскую, но споткнулась о пульт, который почему-то валялся на полу. – Ну, Мишка…
Она наклонилась, с трудом удерживая запчасти от робота, подняла пульт и попыталась красной кнопкой выключить телевизор, с экрана которого диктор слишком громко сообщал последние новости.
Кнопка отчего-то не нажималась и была скособочена – похоже, Мишка ее сломал, оттого и не выключил телевизор.
– Ну, Мишка…
Ольга попыталась пальцем подцепить кнопку и придать ей правильное положение.
– …И вот только что получено срочное сообщение от агентства «Интерфакс», – гремел голос диктора.
Проще было положить на диван запчасти от робота, выключить телевизор с панели, а пульт отнести мастеру, но Ольгой вдруг овладело упрямство – непременно справиться с кнопкой…
– …В Нижнем Новгороде потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом двести четырнадцать по маршруту Нижний Новгород – Москва, – бесстрастно сообщил диктор и замолчал, словно давая Ольге время осознать смысл сказанного…
Детали конструктора с грохотом посыпались на пол, словно останки человеческих тел…
– По предварительным данным, на борту находились сто двадцать человек…
Пульт тоже упал, но перед этим красная кнопка все же сработала, и экран погас.
Ольга закричала, схватила пульт, теперь уже пытаясь включить телевизор этой проклятой кнопкой…
Пальцы занемели, голова закружилась.
Это не может быть правдой… «Потерпел катастрофу пассажирский авиалайнер, следовавший рейсом»… Наверное, она неправильно поняла. Не расслышала…
Экран вспыхнул, диктор безжалостно повторил:
– Причины катастрофы авиалайнера, следовавшего рейсом двести четырнадцать, будет расследовать специальная комиссия. Подробности произошедшего смотрите в ближайших выпусках новостей…
Почти теряя сознание, Ольга ринулась в прихожую – там возле телефона лежал блокнот, в котором Сергей перед вылетом записал номер рейса. Оставалась зыбкая, маленькая надежда, что она неправильно запомнила три цифры…
Двести четырнадцать, пульсировал в голове голос диктора, двести четырнадцать…
И в блокноте Сережиной рукой было записано: «214».
Очертания предметов вокруг стали размытыми, тело сделалось ватным, а сознание вроде и не ушло совсем, но не подсказывало ни одной спасительной мысли – как дальше жить, что делать…
«Я умерла, – подумала Ольга, – разбилась на рейсе двести четырнадцать… Меня больше нет…»
Хватаясь за стену, она сползла на пол, смутно видя, как там, на полу в гостиной, горкой валяются запчасти конструктора – останки человеческих тел…
Миша… Маша… Петя… – словно во сне всплыли родные имена.
Она не может разбиться на рейсе двести четырнадцать. И не имеет права умереть.
Из последних сил Ольга дотянулась до сумки, лежавшей на столике, ухватившись за ремешок, стянула ее на пол, на ощупь отыскала мобильный.
– Надь… я не могу умереть, помоги… – прошептала она, не понимая толком, взяла ли Кудряшова трубку и слышит ли ее невнятные слова…
* * *
Надежда ворвалась в дом, словно шальная птица, и заметалась, делая какие-то важные и нужные дела, – уложила на диван Ольгу, накормила детей и отправила их гулять с Ниной Евгеньевной, наврав, что у Ольги «просто мигрень»; убрала страшные запчасти конструктора, что-то подмела, помыла, потом села на диван, затихла и всхлипнула, глядя на белую как мел подругу, пустым взглядом уставившуюся в потолок…
– Оль, я как новости по телевизору услышала, так сразу к тебе!
– Я тебе звонила… – одними губами беззвучно сказала Ольга.
Надя нахмурилась, озадаченно посмотрела на нее и ушла в коридор.
– Оль, так у тебя телефон разряжен! – крикнула оттуда она.
Ольга пожала плечами и закрыла глаза. Она слышала, как суетится Надежда, подключая к заряднику ее мобильный.
– Оль, ты понимаешь, что это значит? Сережа тебе звонит, а ты не берешь трубку!
Ольга кивнула и попыталась сесть.
Надька права – чтобы жить дальше, нужно думать, что Сережа звонит, а она не может ответить.
– Надь, ты не заряжай его, – попросила она. – Пусть так останется.
– Ты с ума сошла! – возмутилась Надежда, включая мобильный и просматривая пропущенные вызовы. – Ну, вот, я же говорила! Сережа живой! Он звонил пятнадцать минут назад!
Ольга ринулась к ней, выхватила телефон и… сразу обмякла, легла на ковер, уткнувшись в пушистый ворс.
– Это не его номер.
– А чей?
– Не знаю.
– А раз не знаешь, значит, его. Наверное, Сергей симку сменил…
