Люда рассказала бы ему все, даже если для этого пришлось расцарапать Сергею лицо или покусать его.
Но он вдруг кивнул, взял ее под руку и повел к ближайшей скамейке.
– Понимаете, это я во всем виновата! Я уговорила Ольгу Михайловну приехать к Дмитрию Ивановичу, а потом упросила не говорить, что она замужем… Митяй… он… умирал, понимаете! Отвернулся к стене и умирал! Ольга не могла… по-другому не могла, понимаете?!
По мере того как она говорила – сумбурно, несвязно и непонятно, – взгляд у Сергея Леонидовича теплел, щеки розовели, а губы тронула еле заметная улыбка.
* * *
Надя шла по канату над пропастью.
Пропасть была бездонная, канат – бесконечный.
Идти вперед смысла не было, назад – тоже.
Падать в пропасть не давали мысли о Димке-маленьком…
– Эй! Кто-нибудь! – крикнула Надя.
– Эй! Кто-нибудь!.. нибудь… – откликнулось эхо.
– Димка!
– Димка!.. имка…
– Ольга!
– Ольга!.. Ольга…
– Дядь Толь… Теть Зин… Дашка…
Больше звать было некого, и эхо заглохло.
Держать равновесие стало трудно, но падать нельзя…
И главное, непонятно, куда идти – вперед, назад?
Зыбкий канат под ногами дрожал.
Продержаться еще бы минутку… Может, вертолет прилетит или птица…
Она зацепится даже за облако, если оно появится. Зацепится и выберется из пустоты, где есть только эхо…
– Господи, дорожает-то все как! – выдернуло Надю из сна громкое ворчание Анны Степановны.
Надя открыла глаза, резко села, будто не спала, а просто лежала на диване.
Мамаша Павла окинула ее внимательным взглядом, задержав его на животе. Надя тут же прикрыла живот руками.
– Дорожает! – громче сказала мамаша, будто беременность предполагает плохой слух.
Надя встала, привычно подхватила у нее сумку с продуктами и понесла на кухню. Анна Степановна шла за ней, причитая:
– Дорожает прям каждый день! Вон, вермишель только на той неделе брала по двенадцать рублей, а сейчас уже двенадцать с полтиной… И как жить? Как жить?.. Зарплата у Паши маленькая, пенсия моя – грех один!
Надя рассовала продукты по полкам в холодильнике, села за стол, подперев подбородок руками.
Может, вертолет мимо пролетит или птица…
Она зацепится даже за облако, если оно появится.
Анна Степановна поставила перед Надей мелкую тарелку, включила плиту и нерешительно пошуровала половником в полной кастрюле.
Запахло куриным супом.
– Ты есть-то будешь? Я супчик разогрею…
– Нет, спасибо. Мне не хочется.
Кажется, Надя знала, как хотя бы временно решить проблему мизерной мамашиной пенсии и подорожавшей вермишели.
Вот решит она эту проблему и поест супчику. Но тогда – целую кастрюлю.
– Ну, смотри… Смотри… Дело хозяйское… – Анна Степановна выключила плиту и с облегчением накрыла кастрюлю крышкой.
Ольга видела, как десять минут назад «Мерседес» Барышева заехал в ворота, а Сергея все не было.
Она решила досчитать до пяти и тогда уже пойти искать его – куда можно запропаститься по дороге от гаража до дома?
Ольга насчитала четыре с половиной, когда дверь открылась и он вошел.
– Сережа! А я смотрю, куда ты делся, машина подъехала, а тебя нет… – Ольга бросилась к нему, но осеклась, наткнувшись на темный, тяжелый взгляд.
Она знала – его глаза темнели от тревоги, боли, злости и ревности.
– Что-нибудь случилось? – спросила она, и сердце ухнуло вниз от догадки – следил? Узнал, что ее не было в агентстве? Кто-то рассказал ему про Митяя? Или просто неприятности на работе?..
– Сережа… – Ольга попыталась взять его за руку, но он вырвался, стремительно подошел к окну и, глядя во двор, освещенный яркими фонарями, глухо спросил:
– Ты меня любишь?
Первый раз спросил об этом, не глядя в глаза.
– Почему ты спрашиваешь, я не…
– Ты меня любишь? Ответь мне! – Сергей резко повернулся, и Ольге показалось, что ему хочется схватить ее за плечи и потрясти. – Ответь немедленно!
– Я тебя люблю, ты это знаешь. – Ольга старалась говорить спокойно, но голос дрожал.
– До недавнего времени я в этом не сомневался… до сегодняшнего дня.
– И… что же произошло сегодня?
Она не ошиблась – Сергей подошел к ней, взял за плечи и легонько встряхнул.
– Я всегда думал… что, когда два человека любят друг друга, они ничего друг от друга не скрывают… Ничего! – Он помолчал, отвел взгляд, отпустил ее и как-то безучастно сказал:
– Я только что был в госпитале. Навещал твоего приятеля.
– Сережа, это совсем не то, что ты думаешь. Я могу все объяснить…
– Не надо.
– Но, Сережа!..
– Не надо мне ничего объяснять! Я все знаю. Я действительно все знаю.
Этот тон, этот взгляд, эти руки, рванувшие на шее галстук, – все было катастрофой. И никакие объяснения эту катастрофу исправить не смогли бы.
Может, просто упасть на колени? Но она ни в чем не виновата… Разве только в том, что не рискнула сказать правду, потому что точно знала – будут этот взгляд, этот тон и эти руки, рванувшие галстук… Когда они только начали жить, барышевская ревность ее забавляла, веселила и даже ей льстила, но Ольга никогда не думала, что она заставит ее врать, изворачиваться и чувствовать себя чуть ли не преступницей.
Она не станет оправдываться.
Пусть сам договаривается со своей ревностью.
Барышев помял галстук в руках, отбросил его и снова взял ее за плечи.
– Прости меня!
Ольга опустила глаза, сил не было на него смотреть – бледного, истерзанного…
– Прости… Что же я делаю не так? Скажи мне. Ведь я что-то не так делаю. Если ты боишься сказать мне правду… Значит, дело во мне?
– Сережа! – Ольга обняла его с благодарностью и засмеялась – слава богу, никакой катастрофы, ревности дали пинка под зад. – Сереж…
– Я дурак? Да? – Он виновато потерся носом о ее плечо. – Ну, скажи, я ревнивый идиот?..
– Я просто очень боюсь тебя потерять, Сережа. Очень боюсь. Ты тоже меня прости. Это я дура! Самая примитивная дура.
– Я люблю тебя!.. Примитивные дуры всегда были в моем вкусе…
Они долго целовались, так долго, что часы на кухне пробили не один раз, а потом Сергей сказал нечто загадочное:
