Капитан Ферт Шорап был другом Рериха…
Когда эсминцы карателя Шилоба вывели из строя оружейные системы «Бравронии», тогда Ферт развернул крейсер и поставил его на пути у тяжёлых орудий, направленных на тысячи беззащитных колонистов, только за то, что они предположительно несли в себе вирус «пятнистой смерти».
Шорап погиб геройски, в то время как Шадор беспомощно наблюдал за расправой. Погибли все из команды «Бравронии», а тех, кто выжил, расстреляли…
В тюрьме Рериху назначили персональную пытку, в дополнение к холоду и голоду, коими он сам морил себя. В камере ежедневно включали экран с бегущим столбиком имён, званий и возрастов «изменников родины», и среди них одно имя мелькало чаще других, оттого, наверное, и отпечаталось в памяти. Лейтенант Эннибет Шермани, двадцати четырёх лет от роду. По злобной иронии судьбы – дочь его прежнего командира и наставника, адмирала в отставке Эдуарда Шермани.
Рерих не знал её лично, но старик с гордостью рассказывал об успехах Энн и упомянул однажды, что девочка доблестно служит на «Бравронии». Единственная и любимая дочь.
Шадор неоднократно пытался закрыть глаза, но не мог не смотреть.
Это же он убил их!
Капитан в ужасе отшатнулся и на миг перестал дышать, когда из чёрного космоса на него с укором глянул старый адмирал… Или Эннибет – глазами мёртвого отца.
Шадору показывали и его, плачущего над закрытым гробом дочери. Дочери… Дочери ли? Кто покоился в том гробу? Если Энн сейчас находится здесь – на его крейсере. Либо это какая-то мистификация Тезериона.
Старик Шермани узнал бы свою дочь, если бы дожил.
Им не позволили встретиться, а потом Рерих так и не сумел. А позже, тот, кем он стал, просто не нашёл в себе даже капли сочувствия, чтобы утешить старика. Да и как бы он утешил? Боясь ворошить прошлое. Для всего кентрийского мира Шадор тоже как будто умер.
Капитан стиснул похолодевшими пальцами стакан и услышал характерный звук за спиной – мягко шаркнули створки, и в каюту кто-то вошёл лёгкой поступью.
– Опять пьёшь? – тихо спросил Дану.
– Нет, я… – Рерих вздрогнул, повернулся и швырнул стакан в дезинтегратор, точно ядовитую змею. – Я даже не пригубил ни разу, кажется.
– Хочешь забыться? Доверься мне…
Ар приблизился и привычно склонился перед Шадором. Тот бросил на него внимательный взгляд.
– Ты не в настроении?
– Как я могу…
– Прости, – устало сообщил Шадор, – я был занят. Пришлось от тебя закрыться.
– Понимаю… Я не настаиваю. Просто жду.
– Знаешь, твоё смирение меня иногда раздражает, хоть я и знаю причину. Приляг, – капитан подтолкнул напряжённого Дану к постели. Тот устроился на спине и попытался расслабиться. Шадор присел рядом и посмотрел в глаза ара. Зрачки полыхнули огнём.
– Как в тот, первый раз, помнишь?
Дану сжался, вспоминая, как приходил в себя после того, как его извлекли из погибшего тэйя. Его второго тела, которое он знал как своё, чувствовал, любил и ненавидел. Но в тот момент он ничего не осознавал. Боль пришла позже. Разбитые синаптические связи, скомканная нейронная сеть, безответная энергия нервных импульсов… Он пытался тянуться мысленно к погибшему тэйю и всем телом реагировал на утрату, но кроме Шадора рядом никого не было.
– Пей, – сказал ему тогда капитан. В губы Дану, растрескавшиеся от прямого контакта с воздухом, ткнулось горлышко бутылки. – Это блокатор, должно стать легче, я консультировался в медлабе. Это единственное, что они смогли мне предложить.
– Убей меня, – Дану тогда казалось, что он произнес эти слова, но на самом деле рот лишь открылся в безмолвном крике. Мозг существовал как будто отдельно от тела. Активировались защитные механизмы и вспомнились навыки борьбы с болью. Дану почти ничего не чувствовал, хотя его тело билось в судорогах. Шадор же был отстранённо-спокоен, но в его взгляде читалось нечто такое, что впоследствии Дану охарактеризовал для себя как сочувствие. Но тогда он ещё не был знаком с эмоциями.
Восстанавливался Дану несколько недель, доктора только разводили четырьмя руками:
– Я-я мало что можем. Удивительно, что он вообще жив. Видимо, при внедрении изначально был какой-то сбой.
Шадор кивнул и сделал для себя пометку. Он не первый раз пытался поймать тэйара, но эти твари не давались живыми. Биооболочка лопалась при любой попытке взять в плен, и ары, находящиеся внутри, никогда не выживали. Кроме этого вот – огненноглазого Дану, исковерканного, изломанного и опустошённого.
Капитан Рерих Шадор особой жестокостью не отличался. Поэтому, просиживая часами в медлабе и наблюдая за длительной агонией ара, несколько раз порывался прекратить муки несчастного, однако его всякий раз что-то останавливало. Завораживали эти глаза, которые то вспыхивали яркими взрывами, то наливались космической мглой. А Шадор смотрел в них, словно пытался постичь тайны вселенной. Через несколько дней он уже чуть ли не нависал над пациентом в момент сильнейших судорог, потому что заметил, что когда Дану ловит его взгляд, ему становится легче. После консультации с доктором выяснилось, что положительная динамика в состоянии ара всё-таки наметилась. Капитан окончательно забросил все дела, посвятив все своё время пациенту медлаба. Рерих-учёный и Рерих-военный, оба с удовольствием погрузились в этот эксперимент. Капитану казалось, что чем быстрее ар придёт в норму, тем полезнее это будет для Космической Академии. Сведения, перспективы, научные открытия. Как же он ошибался. Нет, Рерих Шадор получил от Дану всё, что хотел, и… Даже чуть больше.
Однажды ар полностью очнулся и первое, что сделал, это схватил сидящего рядом с кушеткой Шадора за руку и прижал её к своему телу, словно пытался слиться с этой рукой, впечатать в себя, вмять и врастить. Но при этом касания были нежными и мягкими, как будто он боялся причинить боль. Так родилась связь. Дану был намертво привязан к капитану и предан ему до предела. У Шадора иногда возникали мысли, что Дану воспринимает их как единое целое, но когда он вознамерился поговорить с аром об этом, тот опустился у ног капитана, склонил голову и промолвил:
– Я никогда не знал другого, поскольку всё, что имел с ранних лет, принадлежало левиафану – мои чувства, моя душа, моё тело и моё семя. Теперь я так же принадлежу тебе. И все, что есть у меня, неотделимо от твоего.
Шадор несколько прибалдел при упоминании о семени, но не стал заострять на этом внимания, хотя Дану всегда ночевал в его каюте, если ночью Шадор не был с женщиной. Разумеется, никакой любовной близости между капитаном и его первым помощником не возникало, но Шадор ценил эту странную преданность и позволял Дану находиться рядом, если это не нарушало его планов.
Вот и сейчас, он гладил Дану по голове как ребёнка, а тот, уставившись в потолок, едва сдерживал слезы. Нет, ар не испытывал страданий. Просто неполная связь при отсутствии постоянного контакта всякий раз будоражила оголённые нервы, но не приносила желанного облегчения или… Удовлетворения? Дану хотел большего, но сам не осознавал, чего именно. Впрочем, ар не роптал, да и Рериху так было проще.
