– Ты запомнил эту жуть?! – восхитился Савиньяк. – Вот так сразу и запомнил?
– В нашем роду случались не менее сложные имена, – объяснил фрошер. – И все же, генерал-интендант вам подозрителен?
– Сам не знаю… – Нужно собраться и объяснить! Объяснишь другому, сам поймешь. – Тошно мне бывает часто, но из-за чего, не пойму, перед рейдом и во время встречи с Оксхоллом было иначе. То, что к китовникам наладились именно интендантские, может быть совпадением. То, что мне не нравятся усы, не значит вообще ничего. «Львы», в смысле адрианианцы, фок Неффе не подозревают, Рейфер с Хеллештерном тоже, им скорее Вирстена удавить хочется, но это другое.
– Кстати, Руперт, вам в последнее время не снилось что-то странное?
– В каком смысле? – растерялся Фельсенбург, наспех припоминая хоть чем-то примечательные сны. – Перед тем, как нас прихватили возле топей, я на кошке скакал и пытался понять, как такое вышло, а чаще всего мне елки снятся.
– Мелкошишечные? – уточнил со смешком Арно. – Или остроконечные?
– Откуда мне знать, елки и елки. В Фельсенбурге ими все горы заросли, наверное, потому мы их на герб и взяли.
– А в ночь на тринадцатый день вам ничего примечательного не снилось? – Придда с мысли елками не сбить, и пушками, похоже, тоже. – Постарайтесь припомнить.
– Вроде нет, а что такое?
– Несколько человек, в том числе мы с Арно, одновременно видели довольно своеобразные вещи.
– Я не видел. – Непонятно с чего стало обидно, так было у моста, когда ушла ведьма. – Всё, лагерь мы обогнули, дальше нам вдоль реки. Бруно устроился в Бархатном форте, он и год назад тут праздновал. Вроде бы шли вперед, и успешно шли, а вернулись, будто и не было ничего!
– К сожалению, было, – фрошер смотрел на припорошенные снегом крыши. – Последние два года перевернули почти всё, почитавшееся незыблемым. Мы уже не мы, не те мы, которыми жили бы и умирали, достанься нам другое время. Простите, я не ко времени разговорился.
– Пустое, – вежливо начал Руппи и… вспомнил! – Мне тоже снилось! Именно в ту ночь… Я непонятно как очутился в Эйнрехте, в толпе. Кого-то я знал, кого-то – нет, некоторые уже умерли, я это помнил, но сейчас они были живы, и это не удивляло. Мы все были живы и стояли неподалеку от Липового парка, то есть я знал, где именно нахожусь, но видеть мог мало, потому что уже стемнело. Я думал о каких-то ключах, мне куда-то страшно не хотелось идти, но я понимал, что идти придется. И тут внезапно рядом отчетливо сказали: «Есть!», и сразу же на юге полыхнуло.
Однажды я видел, как на фрегате рванула крюйт-камера, вышло похоже, но много сильней. Небо багровело и не гасло, на нем четко, будто прорисованные, виднелись ветки – облетевшие, перекрученные… Все стояли и ждали, не пытались ни бежать, ни кричать, ни проверять оружие, а с юга что-то надвигалось. Не пожар, потому что горело по-прежнему в одном месте. Проснулся я сразу и никак не мог поверить, что ничего не случилось, а потом как-то забыл.
3
Тесть Стоунволла не сплоховал, да иначе и быть не могло – Томас никогда бы не предъявил уважаемому начальству хлипкую дрянь. Оставалось изготовить достаточное количество… а, пусть будет «иммортелей», испытать и презентовать дюжину по-варварски изукрашенных образцов Хайнриху. Ну и дожить до сего знаменательного момента, само собой.
– Вы дружны с вашим тестем? – для порядка осведомился Лионель, возвращая драгуну красу грядущих войн. Стоунволл свел брови, совсем уж с лету он не отвечал никогда.
– Я глубоко уважаю господина Балраша, – сообщил он, – мы друг друга понимаем, но я не стремлюсь проводить с ним свободное время.
– Оно у вас бывает? – слегка удивился Савиньяк. – Не подумал бы.
– Я, когда это возможно, использую положенный мне отпуск.
– А, вот вы о чем. Свободное время господина Балраша меня не занимает, в отличие от его мастерских. Стребуйте с него смету на изготовление пока что трех тысяч, хотелось бы опередить гаунау.
– Со всей ответственностью могу сказать, что мой тесть приложит все усилия, – заверил Стоунволл и неожиданно кашлянул. – Господин маршал, мне трудно к вам обращаться, но я не могу не воспользоваться представившейся возможностью… К некоторым вещам я отношусь очень серьезно. Адмирал Вальдес человек во всех смыслах достойный, а в нынешнем рейде он незаменим, но его постоянные шутки относительно моего возможного союза с вдовой генерала Вейзеля мне крайне неприятны. Я никогда не был красавцем и не имел достаточного состояния, однако моя супруга предпочла меня гораздо более привлекательному жениху, и я не могу дать ей повод… обмануть ее доверие! Тем более после того, как три года назад имело место… недоразумение, которое мне так и не удалось до конца искупить.
– Больше вас не заденут, – прервал явно неприятную Томасу исповедь Лионель.
– Благодарю, монсеньор. Постоянно повторяемые намеки начинают многим казаться правдой.
– Постоянные намеки означают лишь то, что адмирал Вальдес беспокоится о семействе Вейзель, опекуном которого является, а вы, по его мнению, могли бы составить счастье баронессы. Разумеется, если бы оказались свободны. Когда ваш тесть будет готов, его примет военный губернатор Надора, оружейным мануфактурам там самое место.
– Я надеюсь, что господин Балраш не заставит себя ждать.
– Хорошо, Томас, – Савиньяк подавил неуместную ухмылку, – идите!
Верный муж блеснул лысиной и удалился. Стоунволл в самом деле не был ни красавцем, ни богачом, но девица с очень недурным приданым предпочла именно его. Любопытно, что три года назад поставило под удар семейное благополучие? Неуместная страсть, совпадение, сплетня, глупая шутка?
– Я никогда так не был близок к тому, чтоб убить женщину, – признался высунувшийся из спальни Вальдес. – Отсюда выкатилось счастье тетушки. Лысое, но недостижимое, пока жива завладевшая им злодейка. Как ты понимаешь, назвать соперницу Юлианы иначе я не могу. Разве что змеей или разлучницей.
– Посоветуйся с Линдой. Полюбили бы девочки Стоунволла или нет?
– Вряд ли… – Ротгер высек огонь и с решительным видом принялся разгребать стол. – Дядюшкин сон мне стоил прорву жемчуга, хотя чего не сделаешь, чтобы родной человек чувствовал себя как дома и даже лучше?
Что-то блеснуло, словно ответило. На темно-синей, впору шить дриксенские морские мундиры, скатерти ловила отблеск свечей одинокая звездочка. Найти к ней цепочку, что ли? Леворукий с адриановой эсперой, такого еще не было.
– Ротгер, мне надо подумать. Ты как хочешь, а я – в дозор. Проедусь…
– Будь другом, помысли сегодня самостоятельно, – Вальдес в порядке исключения уселся за стол, а не на него, – в смысле, без лошадки. Меня укусила совесть, и я собрался написать тетушке, но в одиночестве у меня не получится. Подъемля взор, я должен видеть умную физиономию, по возможности – нудную. Садись на подоконник, а то лень двигать стол, и сунь куда-нибудь эту красоту, пока она сама не засунулась. Я так однажды понсонью потерял, хорошо хоть листики, но Луиджи с кошкой все равно чихали.
