Очнулась Пелагея Сергеевна оттого, что сквозь ватный туман забытья услышала имя «Влад». И знакомую фамилию. Фамилию человека, которого она любила, смотрела подряд все передачи с его участием, писала ему восторженные письма (правда, Влад ни на одно из них не ответил, но это ничего не значило) и горько плакала, когда его убили.
И вдруг возникло знакомое любимое имя. Хотя уже столько лет прошло, как его не стало, сердце Пелагеи Сергеевны все равно молодо вздрагивало при его имени: слишком памятны были голос Влада, его улыбка, речь, особая манера вести телепередачи — он никогда не давил на человека, находящегося у него в гостях, как это делают сейчас многие короли голубого экрана, не обрывал его, не хамил, не отвечал, как в Одессе, вопросом на вопрос…
И вот снова она слышит его имя.
Это ведь как бальзам на душу. Пелагея Сергеевна сквозь сон почувствовала, как у нее сами собой раздвигаются в улыбке губы, но в следующий миг улыбка превратилась в некую гримасу скорби.
Хорошо, что молодые люди ничего не заметили. Они были увлечены разговором о Владе.
Рассказывали такие подробности, от которых леденеет и останавливается сердце. Смаковали подробности того, как они несколько лет назад убили Влада: кто из них сделал первый выстрел, кто второй, кто наступил ему ногой на горло, чтобы добить, — Влад оказался удивительно живуч.
Бедная Пелагея Сергеевна почувствовала, как ей делается холодно, внутри будто комок льда образовался. Боясь шевельнуться, она так и просидела всю дорогу с закрытыми глазами.
А ребята тем временем раскалились, начали рассказывать такое, от чего у Пелагеи Сергеевны все внутри заледенело, даже пот, скопившийся под мышками, и тот превратился в комочки льда — ей стало страшно.
— Помнишь, после первого выстрела он поднял голову, — рассказывал один из парней, — с очень приятным и звучным голосом, такие голоса, с точки зрения Пелагеи Сергеевны, бывают у студентов консерватории. — Открыл рот, а оттуда жвачный пузырь выпростался, будто он сожрал «Орбит» без сахара, лопнул с горьким звуком.
— «Орбит» белый, а пузырь-то — красный.
— Как и положено, все в цвете. — Парень с приятным голосом засмеялся. — А тут Вован из своего пистолета пульнул… Ну Влад и лег навсегда.
Вскоре ребята вышли. Пелагея Сергеевна запомнила станцию — «Востряковская». Это была черта Москвы, а искать трех парней по невнятным приметам в огромном столичном районе — штука очень непростая.
Такая тревога навалилась на Пелагею Сергеевну, так ей стало больно и обидно, что она несколько дней не могла найти себе места. Немного успокоившись, стала думать, кому бы рассказать про то, что слышала. Решила, что лучше всего рассказать высокому начальству.
С помощью знакомой уборщицы, работавшей в МИДе, прорвалась на встречу президента с дипломатами, ну а остальное поведал господин Ястржембский.
Трибой договорился с Пелагеей Сергеевной о свидании. Беседовал с ней три часа.
— Георгий Ильич, вариант совершенно глухой, — доложил он Вельскому вечером, — нам этих парней не найти — это первое, и второе, чувствую я — орех пустой.
— Все равно показания женщины этой… — Вельский заглянул в бумагу, лежавшую перед ним. — Пелагеи Сергеевны Холопиной, надо обязательно проверить. Вдруг среди пустых скорлупок обнаружится что-нибудь?
— Сомневаюсь, Георгий Ильич!
— Тем более, я знаю характер Ястржембского — он обязательно позвонит и поинтересуется: «А как там моя «крестница»? — Вельский невольно усмехнулся.
— Ну и хрен с ним, Георгий Ильич, — проговорил Трибой. — Подумаешь, Ястржембский! Что нам, молиться на него, Георгий Ильич? А?
— Молиться не молиться, но так нельзя, Петр Георгиевич. Человек он серьезный. А такие люди обид не прощают.
— Значит, будем искать.
Отработка этого варианта задержала следствие на полтора месяца. Тройка молодых людей, руки у которых, как показалось Пелагее Сергеевне, были испачканы кровью по самые локти, была найдена.
Выяснилось, что молодые люди вели речь о новом русском боевике, побившем все рекорды по количеству пролитой крови и убийств, совершенных на экране, и к гибели Влада имели отношение примерно такое же, как Генеральная прокуратура к астрономии или квантовой физике…
Следом проверили Пелагею Сергеевну — все ли у нее нормально с головой, не находится ли она на психиатрическом учете?
Выяснилось, что находится.
Полтора месяца дорогого времени были безвозвратно потеряны.
86
Здесь, в Москве, Вельскому все чаще и чаще стал сниться Байкал, где он родился, а вода в озере настолько прозрачная, что на глубине двадцати метров видны каждый камешек, каждая рыбешка, каждый изгиб дна, каждая трещинка в камнях. Такой воды, как в этом озере, больше нет нигде в мире. Вельский, которому довольно много довелось ездить по белому свету, не встречал таких озер.
Вельский любил Байкал, любил рыбачить на нем.
Знаменитый Чевыркуйский залив был богат окунем, которого также звали чевыркуйским. Мясо у этого окуня было необычное, плотное, совершенно не похожее на окуневое. Этим заинтересовались шведы, сделали несколько медицинских вытяжек. Оказалось, мясо окуня оказывает омолаживающее воздействие на человека, и теперь шведы закупают эту рыбу в большом количестве, каждого окунька запаковывают в полиэтилен и отсылают к себе домой, на родину.
Вельский тоже любил ловить этого окуня. А если пожарить его на рожне, получается редкостное блюдо, какое и не во всяком сибирском ресторане подадут, а уж что касается ресторанов московских, то там такого блюда вообще нет. Там даже не знают, что фраза «Не лезь на рожон» имеет самое прямое отношение к чевыркуйскому окуню. Чевыркуйский окунь и создан для того, чтобы лезть на рожон.
До революции в тех местах были церковные угодья, рыбу ловить запрещалось, залив охраняли монахи на быстроходном паровом судне, от которого невозможно было уйти — грозные стражи обязательно догоняли рыбаков, отнимали у них сети, улов… Вполне возможно, что благодаря именно монахам и водится ныне в Байкале редкостный чевыркуйский окунь, не защити рыбу послушники — был бы Байкал сегодня много беднее.
Вельский обычно выходил на широкую воду с напарником — им почти всегда был Коля Жидяев, друг детства, — и там в четыре глаза они определяли, где больше находится чаек. Чайки любят держаться мест, где ходят косяки рыбы, тогда есть возможность полакомиться зазевавшейся молодью; окуни ведут себя так же, как и чайки, тоже следуют за стадами, тоже ловят удачу — тем и живут.
— Ну что, Коля, вперед? — командовал Вельский, и они налегали на весла.
Когда гребли в четыре руки, лодка шла не хуже катера — неслась так, что сзади на полметра поднимался пенный бурун. Едва врезавшись носом в чаячью «зону», опускали весла в воду, тормозили лодку и тут же бросали с борта блесны. Обычно поклевки шли одна за другой, беспрерывно. Прекращались они тоже резко, в один присест — это означало, что рыбья стая сдвинулась, а вместе с ним сдвинулись и нахалюги — окуни… Требовалось делать поправку, и они с Колей Жидяевым вновь брались за весла.
