— Уязвимый, еще какой уязвимый.
— Хотите дружеский совет?
— Хочу!
— Не обращайте на это внимания. Есть хорошая пословица: «Собака лает — караван идет».
Неужели Феня не понимает, что положение серьезное? Или он просто придуривается?
— Что с Хозяином?
— Да тут, в сквере неподалеку, нашли труп одного Героя Советского Союза, так сейчас к Хозяину пришел мальчик — следователь из межрайонной прокуратуры. Толкуют.
— А Хозяин тут при чем?
— Да как сказать, Сергей Иосифович? Абсолютно ни при чем, только герой этот жил на этаже, расположенном над нами…
— Ну и что?
— Хозяин этот этаж купил…
— А дальше?
— Дальше идет простая логика, которой подчинены действия любого следователя, — не причастен ли Хозяин к смерти этого розового старичка, по стечению обстоятельств ставшего на войне Героем Советского Союза, вот и все. Так что не обижайтесь на Хозяина. Ему сейчас не до вас. Когда все пройдет, я постараюсь вас с ним соединить.
— Спасибо. — Бейлис будто услышал свой голос со стороны, надсеченный, чужой, вызывающий жалость, и остался недоволен собой — не таким голосом надо говорить…
Разговор с Феней ясности не внес — как сидело внутри у Бейлиса некое сосущее изматывающее чувство, так и продолжало сидеть. Бейлис нутром ощущал опасность. Исходила она отовсюду, со всех сторон, даже из Кремля, от людей, которым он доверял.
Нет, такой человек, как главный редактор этого желтого листка, газетенки этой, не имеет права на жизнь. Он имеет право только на смерть.
Бейлис хотел снова вызвать к себе начальника службы безопасности, но передумал — две недели, которые он дал этому человеку, чтобы убрать главного редактора, еще не прошли.
Пусть работает!
100
После ухода следователя Хозяин некоторое время сидел неподвижно за столом, разглядывая свои ботинки из дорогой змеиной кожи, покоящиеся на папке с бумагами, — американская привычка класть ноги на стол оказалась заразительной. И вообще хорошо быть американцем. И жить в этой стране…
Он глянул на календарь — пухлую дорогую книжку, вставленную в золотые зажимы… Пожалуй, не жену надо сюда перевозить, а самому ехать к жене, подышать малость целебным морским воздухом знаменитого французского курорта, чуть оклематься, осмотреться, а затем ринуться в бой. И отъезд надо назначить… надо назначить на… в общем, через пять дней. За пять дней он разгребет все завалы навоза, скопившегося в конюшне. Кому надо надавать по заднице — надает, кому надо оторвать голову — оторвет, кого надо похвалить — похвалит и со спокойной душой отбудет в дальнее забугорье.
Следователь, что был, у него, — обыкновенный сосунок, у которого на губах еще не высохло молоко, только недавно оторвался от мамкиной титьки, на погонах у него всего один просвет и две маленькие звездочки — не дано ему что-либо доказать, а тем более выступать против такого матерого человека — не человека даже, а человечища, как Хозяин. Хозяин почувствовал, как губы у него сами по себе расползлись в довольной улыбке.
Семье этого жалкого старичка, Героя Советского Союза, надо, конечно, помочь — дать ей шестьсот либо семьсот долларов, чтобы больше ни одного писка с ее стороны не раздавалось… Это нужно будет сделать обязательно. И у юного следователя тогда не будут такие собачьи глаза. Все будет поражено одним выстрелом. Как на хорошей охоте.
Хозяин был хорошим охотником. В прежние времена, когда он крутил баранку такси, случалось, выбирался на браконьерскую охоту к тестю, под Серпухов. Всяких королевских оленей да заповедных газелей, на которых могли охотиться только члены Политбюро, он бил за милую душу, десятками, и редко когда мазал.
Однажды он с подачи тестя провел несколько удачных часов на вышке, которую в свое время облюбовал Леонид Ильич, уложил шесть «боцманят» — упитанных, потерявших полосатую окраску кабанчиков, и здоровенного секача, главу стада, который неосторожно вздумал подкопать клыками охотничью вышку.
Это была королевская добыча. Тесть по этому поводу так напился, что не мог потом протрезветь целых два дня. Протрезвел, снова напился, и через очередные два дня его не стало. Хозяин вздохнул. Много лет прошло с того времени, а тестя до сих пор жалко: мало пожил человек на свете, не увидел, каким тузом сделался его зять. Если бы увидел — порадовался бы. Глаза у Хозяина затуманились…
Жена у него сейчас ездит на «линкольне». Машины размером меньше вообще за автомобили не считает, по магазинам ходит в сопровождении трех охранников, раздобрела, хотя соблазнительности не потеряла. А тогда, в лихую таксистскую пору, была языкастой белозубой диспетчершей в парке легковых автомобилей, ругалась с водителями и слесарями, могла и матом отбрить — и вдруг неожиданно расплакалась, как первоклассница, когда Хозяин, носивший в молодые годы сложное прозвище Не Проходите Мимо, в новогоднюю ночь изнасиловал ее. Возможно, Не Проходите Мимо никогда бы не женился на ней, если бы против него не поднялся тогда весь парк: ему сунули под нос монтировку, сказали, что диспетчерша забеременела и если он станет юлить, то монтировка эта превратит его черепушку в бифштекс, на который на манер куриного яйца будет нахлобучена его сплющенная шляпа. Ребята в парке работали серьезные, слов на ветер не бросали и, если что-то обещали сделать, делали. Не Проходите Мимо женился на диспетчерше.
На пороге кабинета, у самой двери, кто-то вздохнул. Хозяин неспешно повернул голову — там, прислонившись спиной к косяку, стоял Феня.
— Ну, чего скажешь? — спросил у него Хозяин.
— Не нравятся мне все эти визиты. Сегодня — следователь прокуратуры, завтра — мент в стоптанных сапогах…
— Да пусть ходят. — Махнул рукой Хозяин. — Мне они совершенно не мешают. С ними даже жить веселее. — Он вновь махнул рукой, но Феня отметил про себя: Хозяин лукавит. Эти визиты его очень даже беспокоят — вон как изменилось у него лицо, взгляд сразу запал — не сразу и глаза поймаешь, то в одну сторону скользнут, то в другую. — Пусть приходят завтра, послезавтра, послепослезавтра. Ладно… Ты-то чего явился? Дело есть?
— Дела нет. Явился на всякий случай: вдруг нужен?
— Ты всегда, Феня, нужен. Только роль свою не преувеличивай. — Хозяин поднял указательный палец, погрозил им Фене. — И тогда все будет о’кей!
— Помилуйте, какая роль! — запоздало вскинулся Феня. — Обычная мелкая букашка при большом человеке. По мере сил своих исполняю то> что велено. Вот и вся моя роль.
Этой фразой Хозяин остался доволен, взгляд у него перестал косить, лицо разгладилось.
— Ну и что, Феня, жизнью своей ты… как? Удовлетворен? — неожиданно спросил Хозяин.
Феня почувствовал, как внутри у него, неприятно обжигая грудь, обваривая сердце, пополз холод.
— Или как? — Хозяин сощурил один глаз, будто собирался стрелять.
