Так и тренирует Хозяин себя в позе «ноги под углом», так и не снизошел он до хромированного тренажера.
— Ну, чего прискакал? — Голос у Хозяина сегодня был чистым, звучным, по-настоящему певческим, взгляд — ясным, как у пионера, только что принявшего присягу. — Говори!
— Новость есть. Не знаю только, какая она, хорошая или плохая…
— Ты говори, а я решу, хорошая она или плохая.
— Убили главного редактора… Ну, этого самого. — Феня неопределенно повертел в воздухе ладонью. — Этого пасквильного листка…
Хозяин не сразу сообразил, что за листок имеет в виду Феня, а когда сообразил, присвистнул.
— Значит, не одного меня этот козел обидел, — сказал он.
— Скандальный мужик. Он по многим прохаживался.
— Да, не одного меня обидел, — повторил Хозяин. В голосе его появились задумчивые нотки. Он отжался еще несколько раз, откинулся от стены. — Действительно, Феня, я тоже затрудняюсь сказать, хорошая это новость или плохая.
— А я что говорил, Хозяин?
— Жаль, со смертью этого человека не удастся узнать, кто все-таки заложил меня.
Феня почувствовал, как по позвоночнику у него, обтекая позвонки, поползла холодная змейка. Внутри радостно промелькнуло: и хорошо, что не удастся узнать. А когда Хозяин узнает — будет поздно, Феня к этой поре приобретет дом на Багамах и обживется там.
— Однако новость эта заслуживает, чтобы ее потщательнее разжевать, — сказал Хозяин и с кряхтением уселся за стол, стрельнул щелчком по воздуху, целя в феню: — Можешь идти!
Проводив Феню взглядом, Хозяин скрестил на животе руки и задумался. Конечно, сам факт, что этот болтун почил в бозе, — отрадный, от этого только воздух чище будет. А вот по другой части — кто его заказал? — дело обстоит хуже. Злопыхатели, чтоб им ни дна; ни покрышки, постараются все свалить на Хозяина. Но ведь он-то себя знает, он-то этого жмурика не убирал — ни к чему это. Да если бы и убрал его, то сделал бы так, что комар носа не подточит. Умер бы тот у себя на работе, в кабинете, от приступа кашля и был бы доволен своей смертью. Или умер бы в машине, на руках у водителя, от головокружения.
Хозяин бы сработал так чисто, как сработал со старым пнем — Героем Советского Союза. И сделал бы это не сейчас. Не вчера и не сегодня. Сделал бы в лучшем случае послезавтра. А еще лучше — послепослезавтра… Хозяин с шумом вздохнул — вогнал в мощную таксистскую грудь воздуха, задержал его внутри, словно хотел прополоскать себе легкие, и резко выбил воздух из ноздрей.
Перед ним на столе среди золоченых приборов на дорогом кожаном подиуме стоял приемник. Газеты, конечно, о смерти этого козла дать еще ничего не успели, а вот радио с телевидением утром дадут что-нибудь обязательно.
Телевизор Хозяин не любил: много шума, треска, крови, а результат нулевой, кроме боли в затылке, ничего нет.
Он включил приемник.
Передавали последние известия. Диктор — бойкий молодой человек, это ощущалось по его напряженному звонкому голосу, начал передачу с «жареного» сообщения — с убийства главного редактора популярной газеты.
— В организации этого убийства подозревается известный криминальный авторитет, «вор в законе» по прозвищу Хозяин, — жизнерадостно протараторил диктор. Услышав свое имя, Хозяин вздрогнул, сжал кулаки, костяшки пальцев у него побелели. — Как нам стало известно из доверенных источников, Генеральная прокуратура собирается сегодня предъявить Хозяину обвинение. Следующее сообщение: в Чечне, в Усть-Мартановском районе ночью прогремел взрыв…
Хозяин резким движением выключил приемник, сжал глаза в щелки, словно собирался глянуть в прорезь прицела. На что уж он был подготовлен ко всяким неожиданностям, а эта новость прозвучала для него более чем неожиданно.
Он побарабанил пальцами по столу — звук был резким, четким, каждая «дробина» отделена от другой, существовала сама по себе — поморщился раздраженно. Нервными движениями вновь включил радиоприемник и тут же выключил его.
Ясно одно — надо как можно быстрее покинуть Россию. На чем угодно: на самолете, на автомобиле, на поезде, на пароходе. Если это можно сделать сейчас, через десять минут, это нужно сделать через десять минут.
Хозяин не был готов к такому повороту событий. Хотя день еще только наступил — на дворе было всего лишь утро, а он уже чувствовал себя очень усталым. Будто на плечи ему взвалили что-то тяжелое, не менее центнера весом, и заставили с этим грузом подняться на одиннадцатый этаж. Он с шумом втянул в себя воздух, задержал его внутри, выдохнул.
«Так… Надо действовать, надо немедленно действовать». Он вновь с шумом втянул в себя воздух, слышал где-то, что актеры так обычно поступают перед спектаклем, чтобы освободиться от волнения: делают вдох-выдох, вдох-выдох…
«Значит, поступим так. Самолет нужно немедленно перегнать из Шереметьева в Жуковский под видом профилактики двигателей. Это не должно вызвать никаких подозрений, поскольку мой самолет всегда проходил профилактику в Жуковском, там, кстати, мне сменили родные отечественные двигатели на американские. Я же тем временем аккуратно перемещусь на «ленинском броневичке» в Жуковский. — Хозяин называл «ленинским броневичком» шестисотый «мерседес», который невозможно было прошибить даже из армейского гранатомета, от его стали, горохом отскакивали все снаряды, даже те, что прожигают обычную сталь, будто картон. — В Жуковском — своя таможня, свой пограничный пост, свои «VIР», свои знакомства, там мне понадобится ровно десять минут, чтобы очутиться в самолете… Пилоты к той поре уже получат полетное задание, и «тю-тю», Россия, «тю-тю, на Воркутю!» Прощай, родимая! А то здесь слишком уж горячо становится…»
Хозяин совсем не ожидал, что события развернутся для него таким образом, — очень уж все было неожиданно. И хотя он был готов к разным жизненным поворотам, на этот раз по-настоящему растерялся. Все эти годы, пока перекраивалось общество, короли становились капустой, а капуста — королями, он держался в тени и это ему удавалось. Хотя было много случаев, когда его домогались журналисты, и хозяин поражался их собачьему чутью, способности отыскать в навозе жемчужину: дважды они подбирались к нему очень близко, но разговора не состоялось ни разу.
По одной причине: этого не захотел Хозяин.
Один особо настырный журналист даже плакал, когда просил подарить ему на память фотографию Хозяина. Охранники, вволю посмеявшись над писакой, ухватили его за ноги за руки, и, дергающегося, выплевывающего из себя ругательства, выволокли в сквер, и бережно опустили на голую, загаженную голубями землю. Не удалось взять журналисту интервью у Хозяина, не получилось… Хозяин тогда только посмеялся, велел выдать охранникам по «пирожку», поблагодарил за бдительность и тут же забыл об этой истории.
А сейчас эта история сама всплыла в памяти, и Хозяин, ощутив неприятное жжение в затылке, вынужден был признаться сам себе: он допустил ошибку, поступая так с журналистами. Надо было прикормить несколько человек и держать их при себе. Чтобы они были ручными, гавкали, когда он хотел, и излагали то, что он хотел. Умные люди, такие, как Гусинский, умудрились даже создать самим себе оппозиционные газеты, платили большие денежки за то, чтобы те ругали их, и «оппозиционеры» старались вовсю, лаяли так, что даже на Западе удивлялись: уж больно лай далеко слышен! Смелый лай. Хозяин не удержался от улыбки — тяжелый, глубоко раздвоенный подбородок его сделался еще более тяжелым, стал походить на кирпич.
