В глаза бросалась одна общая закономерность: на экране телевизора эти люди выглядели гораздо моложе, чем наяву, явь старила их, добавляла морщин и ординарности.
Трибой тоже приехал на похороны, словно хотел убедиться, что один из «фигурантов» дела, которое он ведет, действительно отбывает в мир иной. Ведь жизнь нынешняя такова, что пока глазами своими не увидишь, не убедишься: такой-то господин поехал ногами вперед в земляную «квартиру», на вечную прописку, держись пальцами за мочку левого уха — говорят, это помогает бороться с наваждениями. А заодно — и с ложью.
Народу было много, венков — еще больше: и от правительства, и от останкинско-московских богатеев, и от администрации президента, и от нескольких губернаторов — венки, венки, венки. Дорогие, пахнущие воском, ладаном, скорбные, с черными муаровыми лентами, испятнанными золотыми иероглифами горьких букв. От музыки невольно давило грудь — организаторы похорон откопали где-то оркестр с медными горластыми трубами, способными вышибать холодную сыпь даже на слоновьей коже, оркестр старался вовсю.
С небес валила мелкая противная мокреть, в ботинках хлюпало.
Трибой заметил несколько случайно затершихся в похоронную толпу старух. На каждом кладбище бывают такие, одетые в темное, старушки, готовые пристрять к любой похоронной процессии и помянуть покойника стопкой-другой водки, заесть спиртное бутербродом, потом широко перекреститься и пожелать покойнику «пуховой» земли. Старушки чувствовали себя неловко — слишком много богатых, важных людей вокруг, с такими рядышком постоишь — седым мхом покроешься, и одна за другой они исчезли. Словно проваливались куда-то: только что была старушка, похожая на гриб-васюху, в платочке, вертела обеспокоенно головой, и вдруг — фьють! — не стало ее.
Куда делись старушки, когда они исчезли, Трибоя особенно не интересовало. У него была другая задача: понять, кто поддерживал Бейлиса, прокрутить все в мозгу, свести концы с концами и открыть что-нибудь новое… Хотя в деле об убийстве Влада и без того все было открыто. И понятно.
Как было понятно и то, что Бейлиса принесли на это кладбище ногами вперед. Трибой был уверен в том, что на этом кладбище он обязательно увидит что-то новенькое.
И увидел.
— Что? — спросил у него позже Вельский.
— Не было ни одного человека из президентской администрации. Ни одного. Даже из тех, кто дружил с покойным и получал от него богатые подарки.
Генеральный прокурор, не удержавшись, поцокал языком:
— Это наводит на определенные мысли.
— Вот именно, Георгий Ильич! — В голосе Трибоя возникли разгоряченные высокие нотки — возникли и тут же пропали. Трибой похлопал себя по боку одной рукой, словно хотел проверить, не отстегнулась ли, не пропала ли шашка. — Осмелюсь спросить, а как у вас дела? Извините за наглость, Георгий Ильич, — Трибой выглядел смущенным.
— Я получил приглашение явиться в Кремль, — сказал Вельский.
— К президенту?
— Если бы! К главе администрации.
— А он имеет право вызывать вас? Ведь вы слишком разные по весу фигуры.
— Эти ребята имеют право делать все.
— М-да, — озадаченно произнес Трибой, скребнул кончиками пальцев по подбородку.
— Есть у меня такое чувство — в последний раз вызывают. — Лицо у Вельского сделалось жестким. — Чтобы проверить на вшивость.
Как показали последующие события, он был не совсем прав: его еще несколько раз приглашали на Кремлевский холм, в огромные тамошние кабинеты. А вот глава администрации, невысокий, полнеющий человек с трогательной мальчишеской прической, любящий пиджаки с длинными рукавами, очень скоро исчез с Кремлевского холма, но только формально, оставшись серым кардиналом. Но это произошло потом.
Вельский подошел к окну, глянул на серые, словно облитые асфальтом, стены дома, расположенного неподалеку, и, зябко приподняв плечи, потер руки:
— Погода-то, погода… Все в этом мире поменялось, черное сделалось белым, ночь — днем…
Он был прав.
122
Глава президентской администрации поспешно вскочил при появлении Вельского. Вельский невольно отметил: так ведут себя люди, которые в чем-то виноваты. Впрочем, здесь, в этих кабинетах, не найдешь человека, у которого рыльце не было бы в пушку. Да сейчас вообще трудно найти честного чиновника: обязательно что-нибудь к носу пристряло — либо чек на пару десятков тысяч «зеленых», либо ключи от модного джипа. Эх, Россия, Россия… А за все расплачиваться приходится народу. Простому человеку, чья зарплата едва превышает пятьдесят долларов в месяц.
— Прошу, прошу, Георгий Ильич. — Глава президентской администрации, подтянув рукав пиджака, указал Вельскому на кресло.
Вельский сел, положил перед собой папку, глянул на руководителя президентской администрации. Лицо у того ничего не выражало, было сонным, глаза полуприкрыты тяжелыми веками, мальчишеская челка прилипла к потному лбу. Вельский улыбнулся — сколько же людей сидело-пересидело в этом кресле!
В следующее мгновение Вельский почувствовал тревожный шум в голове, затылок стиснули невидимые пальцы — давление подскочило, что ли?
В сонных глазах главы администрации появилась настороженность, он заметил что-то неладное в лице генерального прокурора, предложил, нагнав в голос всесильных барских ноток:
— Чаю, кофе, Георгий Ильич?
— Что-то давит, погода меняется. — Вельский приложил руку к затылку. — Я бы выпил хорошего крепкого чаю. — Он наклонил голову, помял пальцами затылок.
— В администрации президента плохого чая не бывает.
— Я понимаю. — Губы Вельского тронула ироническая улыбка. — Повседневный девиз: ничего некачественного!
Через несколько секунд на столе появился большой поднос с чаем, фруктами и печеньем — глава президентской администрации был сегодня сама любезность. Он радушно поддернул рукава пиджака и сел напротив генерального прокурора.
Вельский ждал начала разговора. Молча придвинул к себе за ручку серебряный подстаканник, из стакана на манер пистолетного ствола торчала ложка, отжал пакетик с чаем и выложил его на край блюдца, отправил в золотисто-коричневый напиток три куска сахара… Глава президентской администрации молча занимался тем же, что и Вельский, делал это сосредоточенно, потом поднял глаза и улыбнулся.
Это была улыбка хищника… «Такие улыбки бывают только у людоедов, — невольно отметил Вельский, — когда им из чана с едой добудут косточку повкуснее, бедренную или берцовую, с прилипшими кусками мяса, тогда они так и улыбаются». Вельский ощутил, как к горлу подкатывает тошнота, будто утром он второпях проглотил закисшее позавчерашнее блюдо, голова наполнилась далеким противным гудом. Он понимал, что глава президентской администрации сам по себе — ничто, нуль, его решения для прокуратуры мало что значат. Но он, как начальник протокола, имеет доступ к президенту, к самому телу, может вложить в нетвердые пальцы пьяного человека что угодно, в том числе и ручку, — и тот в пылу, в бреду подпишет что угодно. В том числе и указ о присоединении России к Аляске, об отстранении генерального прокурора от должности, о перенесении столицы государства в Екатеринбург.
