— Скажите, Георгий Ильич, вы не могли бы переслать нам в Кремль дело об убийстве Влада? — спросил глава президентской администрации.
Вельский сделал жест, выражающий недоумение, и произнес внезапно дрогнувшим голосом:
— Простите, не понял вопроса.
— А тут и понимать нечего… Кажется, всех подозреваемых в уголовных делах вы называете «фигурантами». Так?
— Ну, не совсем так… Хотя и называем. Это зависит от того, кто какой терминологией пользуется.
— Значит, единых стандартов нет?
— Единые стандарты могут быть трлько в суде. Там один Бог — закон. Ну, может быть, еще на точном производстве, где выпускают тонкие приборы, измеряющие, скажем, влажность в вашем кабинете…
— Это намек? — Глава президентской администрации приподнял тяжелые веки, и Вельский увидел его глаза: жесткие, трезвые, с далекими злыми костерками, запалившимися внутри.
— Что вы, ни в коем разе. — Вельский примиряюще качнул головой. — Просто приборы, измеряющие влажность — очень тонкие. И точные.
— Метеорология — вообще точная наука, — проговорил глава президентской администрации, но Вельский не понял, к чему он это произнес. Если говорить откровенно, то более лживой науки, чем метеорология, нет: что ни предсказание, то вранье.
— Возможно, — произнес Вельский.
— Могли бы вы передать на контроль в Кремль несколько дел, в том числе и дело об убийстве Влада? Тем более, последнее дело надо закрывать: те, кто убил Влада, по нашим данным, уже сами отправились в мир иной.
— Но есть побочные «действующие лица», есть исполнители…
— Этих я бы вывел в отдельное делопроизводство.
— Не могу.
— Почему?
— Это противозаконно. Все повязаны одним преступлением, как сиамские близнецы.
— А в Америке как поступают в таких случаях? Вон куда смотрит, открыв рот, глава администрации российского президента — во вражий стан… Или бывший вражий, что, впрочем, все равно, поскольку разорением страны командуют оттуда, с далеких зеленых берегов.
— И в Америке поступают так же. Уголовные кодексы самых разных стран имеют много общего.
— Не будем вступать в дискуссию, Георгий Ильич, у меня на этот счет своя точка зрения. В общем, пять-шесть дел направьте нам сюда, в администрацию. Как в вышестоящую инстанцию. Вот список.
Вельский наклонил голову и увидел рядом с подстаканником лист бумаги, список этот возник словно по мановению волшебной палочки, еще полсекунды назад его не было, а сейчас появился.
Дело об убийстве Влада стояло в списке первым. Всего список насчитывал шесть позиций. Подписал его глава администрации, сидящий сейчас напротив Вельского. Внизу под подписью знакомым почерком, чуть подрагивающими нетвердыми буквами было начертано «Согласен» и стояла подпись президента.
— Это что же, я должен отобрать дела у следователей и передать вам? — Вельский неожиданно растерялся.
— Естественно.
— Но так нигде, ни в одной прокуратуре мира не делают.
— А Россия — исключение из правил, Георгий Ильич. То, что смертельно в забугорье, в России живет долго. Мы ведь — полигон, страна для испытаний, на нас проводят опыты. Так, говорят, решил Господь…
— Не трогайте Бога ни втуне, ни всуе, он ни при чем. Глава президентской администрации приподнялся, поддернул рукава пиджака и перегнулся через стол. На Вельского пахнуло потом. Глава администрации пальцем подвинул бумагу поближе к генеральному прокурору.
— Держите манускрипт и исполняйте, — сказал он. Злые костерки, тлевшие в глазах главы президентской администрации, погасли.
Вот и все, вот и закончилось долгое тяжелое расследование убийства Влада, закончилось обычным спектаклем. Вельский поднялся, лицо у него было растерянным и одновременно печальным: пока у власти будут находиться такие люди, как этот полнеющий коротконогий человек в дорогом твидовом пиджаке с длинными, доходящими до кончиков пальцев рукавами, на законе и справедливости можно поставить крест. Закон и справедливость будут существовать только для двух процентов людей, ставших богатыми… Впрочем, нет, это не совсем так. Закон и справедливость будут служить им. Люди эти что хотят, то и будут делать. Вот это и есть закон и справедливость.
Глава администрации поспешно поднялся и, подбежав к генеральному прокурору, протянул ему руку.
— Не огорчайтесь, Георгий Ильич, — сказал он.
Вельский в ответ руки не протянул. Глава администрации глянул на него и, как человек умный, все понял. По лицу его проскользнула тень сожаления, под глазами набрякли тяжелые влажные мешки.
— Ну зачем же так, Георгий Ильич, — произнес он звонким голосом человека, уверенного в своей правоте.
— Эти дела я вам не отдам.
— И не надо, — сказал Вельскому глава президентской администрации. — И не надо. Пока мы с вами здесь беседовали, точно такая же бумага была отправлена вашему первому заместителю вместе с группой сотрудников управления охраны президента. Дела — сами папки — уже получены, их везут сюда. Ваши руки здесь чисты, даже пылью не испачканы.
Вельский почувствовал, как у него вновь заломило затылок, что-то жесткое сдавило виски, перед глазами заскакали проворные мушки — признак старости, что ли, или давление подскочило? Он помял пальцами затылок. Глава администрации наклонил голову, словно в знак согласия с кем-то или с чем-то.
— Давление, давление, Георгий Ильич, — сказал он, — вам надо поехать в хороший санаторий, малость поправить здоровье и отдохнуть. Если хотите, я сейчас же дам команду в медицинское управление, вам подберут лучшую путевку, а?
— Не надо, — Вельский обреченно махнул рукой, вяло удивился тому, как ловко все обстряпал этот неказистый с виду человек.
В конце концов, Вельский действительно поедет отдыхать, возьмет с собой Лену, сядет в самолет и как обыкновенный гражданин России махнет куда-нибудь в Турцию, на побережье Средиземного моря. Либо на Кипр.
Те, кто там бывал, хвалят.
— Мой совет — не принимайте все близко к сердцу, — сказал ему глава президентской администрации, — иначе ваш организм скоро разрушится. Вон как вы расстроились. — Он неожиданно хихикнул и стал походить на недалекого, радующегося разным проделкам своих подопечных пионервожатого. — Даже руку отказались мне подать.
— Руку я вам отказался подать совсем по другой причине, — сказал Вельский и покинул кабинет.
— А про дело об убийстве Влада и прочих — забудьте, — бросил ему вслед глава президентской администрации. — Тех, кто убил Влада, уже нет в живых… Нет! Они похоронены. Понятно? И дело должно быть закрыто.
Но это было не так.
123
…Он хотел вдохнуть немного свежего воздуха, но свежего воздуха не было, ноздри мигом забило какой-то отработанной городской дрянью. Как отличается все-таки московская атмосфера от атмосферы остальных городов! Сколько здесь набито всего, что раньше подлежало порицанию, насмешке! В грязь втоптаны вместе с обертками от «сникерсов» и пустыми жестянками «кока-колы» и «фанты» такие понятия, как честь, совесть. А слово «патриотизм» вообще стало изгоем. Что в нем плохого? Неужели любовь к Родине — это плохо?
