В общем, теперь Аксель видел перед собой благообразного и представительного мужчину средних лет, даже больничная пижама не умаляла достоинства доктора.
– Вы не сердитесь, что я не дал вам остаться там? – спросил Аксель.
– Нет, молодой человек, вовсе нет. Я вам действительно очень благодарен, – серьезно ответил гро Экстрём. Линзы на его лице с жужжанием провернулись, сфокусировавшись на охотнике. – Я не думал, что пережить то, что я пережил, возможно. Когда я понял, что мы выбрались, думал, все равно не смогу вернуться к нормальной жизни. Не поверите, мне было страшно, что вокруг меня нет привычных стен. Я до сих пор просыпаюсь в ужасе, понимая, что котел потух и гро Оберг вот-вот придет, чтобы меня наказать. Я был уверен, что больше никогда не смогу работать в психиатрической клинике, и не знал, чем зарабатывать на жизнь. Когда мне вернули зрение, я с трудом узнавал окружающий мир. И я не знал, что мне делать.
За последний год я стал отличным кочегаром и уверен, более уютного места, чем котельная, мне не найти. Но в котельную я тоже не хочу возвращаться, иначе рано или поздно просто рехнусь, уж я-то знаю. Должен сказать, мне очень помогла ваша наставница. Восхитительная женщина! Такая энергичная! Когда я имел неосторожность поделиться своими сомнениями, она меня просто высекла морально! Честно признаюсь, мне никогда не было так стыдно. Однако она подала мне отличную идею. Вы знаете, что психологией одержимых, оказывается, никто не занимается? Охотники за несколько веков собрали огромное количество наблюдений, которые никто не систематизирует и не изучает. Никогда бы не подумал, что такое возможно. Вы отлично знаете их физические возможности, их повадки, даже процессы, протекающие в их организмах, но никто так до сих пор не выяснил, что движет одержимыми! Я решил заняться этим вопросом. Врага надо изучать. Мне известно, что после Катастрофы, когда одержимые только начинали появляться, их несколько раз ловили, пытались за ними наблюдать… Но они не могут долго существовать, если не приносят мучений окружающим, а этого, конечно, им никто делать не позволял. В результате пойманные одержимые хирели, впадали в апатию, и, в конце концов, неизменно умирали. Но от общения-то они не отказываются! Мне бы очень хотелось побеседовать с одержимым в спокойной обстановке. Я буду ходатайствовать, чтобы охотники, буде им представится такая возможность, оставляли одержимых в живых. Я отлично понимаю, насколько это сложно, и не прошу, чтобы ради поимки одержимого охотник рисковал своей жизнью. Но ситуации бывают разные. Если это не будет требовать от охотника дополнительных усилий, я бы очень хотел такого получить. Я уже написал письмо в муниципалитет, чтобы мне выделили помещение, и думаю, мне не откажут. Надеюсь, эти исследования принесут пользу.
Аксель видел, что гро Экстрём готов говорить о своей идее бесконечно. Руководствовался ли он ненавистью, или это было желание поскорее сосредоточиться на деле, чтобы заглушить тяжелые воспоминания, в любом случае, цель была – на взгляд Акселя – вполне достойная.
Они еще долго говорили с доктором, обсуждая те изменения, которые повлечет за собой случай с одержимым в психиатрической клинике. Инструкцию для регулярной инспекции этих заведений начали разрабатывать, когда Аксель лежал в своей палате. Охотник рассказал о своих личных наблюдениях за одержимыми.
– Мне кажется, только вселившись в человека, они не могут сдерживаться, – говорил Аксель. – Они убивают всех, кто рядом, и хотя стараются заметать следы, их все равно достаточно просто вычислить. Но если одержимый действует давно, он становится более осторожным. Старые одержимые не только сильнее, их еще и вычислить сложнее. Они могут по нескольку дней никого не пытать, кажется, они становятся более… сытыми, что ли? Думаю, любой охотник скажет вам, что одержимые как-то питаются нашими страданиями. Им необходимо мучить кого-нибудь или просто находиться рядом с существом, которое испытывает отрицательные эмоции. Но если «еды» много, они становятся более изощренными. Я и раньше замечал что-то подобное, и случай с вашей клиникой только подтверждает мои выводы.
– Для чего же им нужна эта, как вы говорите, пища? – с живейшим интересом спросил гро Экстрём.
Аксель развел руками:
– Этого я не знаю. И никто не знает, мне кажется. Был один случай, еще когда я был совсем мальчишкой и только поступил в обучение. Мне тогда встретился очень старый одержимый, и он что-то говорил о том, что уже почти готов… Впрочем, лучше спросите об этом Иду, когда вас отпустят из клиники. Я плохо помню тот случай, да и толком не понимал, что происходит. – На самом деле Акселю просто было неприятно вспоминать ту первую охоту в районе Пепелище. К тому же он и в самом деле считал, что наставница объяснит лучше.
На следующий день Акселя отпустили из клиники. Несколько дней он просидел в своем номере в гостинице, не находя себе дела. Случаев массовых убийств нигде не было. Такое затишье изредка случалось, так что ничего удивительного в этом не было, хотя обычно бывало наоборот – все охотники заняты либо проверкой подозрительных мест, либо расследованием очередной вспышки насилия, и только закончив одно дело, приходилось тут же браться за другое. На пятый день Аксель понял, что так больше продолжаться не может. Мысли все время возвращались к той девушке из клиники, Анне. Он вспоминал, какими глазами она смотрела на него, когда ее забирали из стеклянного ящика напротив. Вспоминал, в каком состоянии он нашел ее, когда искал способ убить одержимого.
Найти девушку оказалось не так-то просто, особенно, если учесть, что он не знал ее фамилии и не был уверен, правильно ли расслышал имя. Пожалуй, если бы не распоряжение муниципалитета всемерно содействовать охотникам, врачи, занимавшиеся пациентами, и вовсе не стали бы этим заниматься. Однако в статусе охотника есть некоторые плюсы, и через два дня Аксель держал в руках бумагу с адресом клиники, в которой теперь находилась «Анна Линд, пациентка восемнадцати лет от роду, сирота, нетрудоспособная». Ехать пришлось на родину, в район Шахт, чего Аксель делать не любил. Он всегда как праздник воспринимал встречи с родными, но предпочитал, чтобы они происходили на нейтральной территории. Дома было слишком много соседей, которые знали его еще мальчишкой. Терпеть их любопытство, а порой и неприязнь, было тяжело. Хотя никто из знакомых не позволял себе быть нетактичным или, тем более, грубым, слушать шепотки за спиной, замечать настороженные или чересчур заинтересованные взгляды, или наоборот, вежливо улыбаться в ответ на натянутые улыбки и отвечать на многочисленные, но всегда одинаковые вопросы, было неприятно.
– Эй, Аксель, дано не появлялся в наших краях! Скольких одержимых убил за последние декады?
Или:
– Ой, привет, Аксель, отлично выглядишь! Не пожалел еще, что пошел в охотники?
Акселю хотелось ответить «не дождетесь», но нужно было соблюдать правила этикета. В такие моменты даже с некоторой ностальгией вспоминались времена ученичества, когда многие не скрывали своей неприязни – не нужно было улыбаться дуракам и мерзавцам. В последнее время относиться к охотникам с презрением стало не модно, однако природу разумных существ не переделать. Тех, кто отличается от тебя, принято бояться и ненавидеть. Обычно Аксель не задумывался о таких вещах и не обращал внимания даже на хамство, но визиты в отчий дом всегда наводили на размышления бессмысленные и оттого неприятные вдвойне. Тем более в этот раз, когда настроение и без того было не радужным. Даже искренняя радость родителей, пребывавших в восторге от неожиданной встречи с сыном, не исправила дурного настроения. На второй день праздности Аксель понял, что изо всех сил оттягивает посещение больницы. Он просто боялся увидеть результат своих действий… Или, скорее, результат бездействия. Пришлось брать себя в руки и идти в клинику.
