— Анель, что за хиромантией ты занимаешься? — вдруг отступил он от текста.
— Ты забыл у меня свою пенку для бритья, — подсказала я.
— Да. То есть нет, не надо делать из меня идиота. Ты решила со мной расстаться? — В его голосе появились скандальные нотки.
Я рассмеялась.
— Да ты никак пришёл выяснять отношения! Давай я отдам тебе твою пенку, и наши встречи останутся в прошлом.
— Ты намекаешь, что я не по-мужски мелочен? — Павлик обиженно поиграл щеками.
— Нет, очень даже по-мужски. Сейчас я принесу тебе пенку.
— Стой! — Он вставил ногу между порогом и дверью. — Моя пенка уже у меня. Мне отдал её твой новый парень.
— Что?! Он открывал тебе дверь?
— Кажется, этот голубь у тебя поселился. Он нервный, гадкий красавчик. От него воняет спиртным и он похож на бандита.
— Ты пришёл закатить мне скандал?
— Нет, — он убрал от двери ногу. — Нет, просто мне показалось, что с тобой не всё в порядке. Я пришёл убедиться, что всё нормально. Ведь всё нормально, да?! — Он уставился на окровавленный нож в моей руке, и мне стало вдруг стыдно, за то, что я всегда видела в нём только мелочного зануду. Я видела в нём только зануду, а он, оказывается, за меня волновался.
Может быть, стоило выйти за него замуж, нарожать детей и отдаться прелестям быта?
— Нормально. У меня всё нормально, — сказала я и хотела закрыть дверь, но он опять выставил ногу.
— Анель, это не кухонный нож. Это холодное оружие. Откуда оно у тебя? Отчего в крови? Почему так орёт Филимон?
— Жрать хочет, вот и орёт. Я ему мясо режу. — Я снова приналегла на дверь, но безуспешно.
— Ты вляпалась в какую-нибудь историю?
— Вляпалась, — кивнула я.
Тяжёлая рука опустилась мне на плечо, и голос Геральда произнёс:
— И эта история стара как мир, парень. Это любовь.
— Ясно, — кивнул Павлик, повернулся было спиной и пошёл, но вернулся.
— Это моя солонка, — он уставился на керамического петушка, которого я держала. — Я принёс её, когда твоя разбилась.
— Держи, — я протянула ему петушка, и он выдернул его так, что соль просыпалась на его шерстяные брюки, на плиточный пол площадки.
— К несчастью, — сказал Павлик, осматривая свои штаны. — Соль просыпается к несчастью.
Он развернулся, ссутулился и ушёл. Если бы я всё-таки вышла за него замуж, то непременно убила бы.
Геральд захохотал. Я захлопнула дверь. В воздухе стоял дух перегара.
* * *
Я пошла на кухню и включила там свет. Филимон, вздыбив на загривке чёрную шерсть и изогнув дугой спину, сидел на столе и шипел как стая разъярённых змей.
Вряд ли он требовал таким образом кошку.
За моей спиной стоял Геральд. Запрокинув голову, он тянул из фляжки коньяк, или что там тянут из фляжки? Глаза у него были пьяные, очень пьяные, окосевшие, как принято говорить.
Я перестала его бояться. Я была трезвая, злая, а он пьяный и абсолютно расслабленный.
— Садись, — приказала я Геральду и указала на стул.
— Убери эту тварь, — он фляжкой указал на кота.
Я взяла Филимона на руки, но тот вывернулся и спрыгнул, чуть не напоровшись на нож. Сев за стол, я поняла, что зверски проголодалась. Но сейчас было не до этого.
— Говори! Жоржик, секретарь Анкилова, умер. Сорок два года — опасный возраст! План, согласно которому подозрения в краже ложились бы на него, провалился. И тогда Жанна, решив привести нервы в порядок, отправилась в «Клеопатру», куда время от времени наведывалась и я. Дальше!
— Слушай, а этот твой гаврик в закатанном свитере не ломанётся в ментовку?
— Продолжай!
Геральд уселся на стул, но пьяно качнулся на нём, передумал, и пересел на пол, привалившись спиной к холодильнику. Он опять присосался к фляжке, запрокинув голову, и острый кадык заходил на его горле вверх-вниз, вверх-вниз.
— Продолжай! — крикнула я. Эта чёртова фляжка оказалась бездонной. С одной стороны мне было на руку, что он напивается, теряет контроль над собой, с другой, я боялась, что его развезёт раньше, чем он выложит правду.
Что делать, господин режиссёр? Вы не находите сцену затянутой?!
Я вскочила и выхватила фляжку из рук Геральда.
— Говори! — заорала я.
Он посмотрела на меня бессмысленным взглядом.
— Соль просыпается к несчастью, — пробормотал он. — Жанка пошла в салон, чтобы развеяться. Дело Анкилова было самым крупным и выгодным нашим делом. Выгоды такого масштаба мы не добились бы, даже если бы всю жизнь продолжали грабить мелкокалиберные коллекции богатеньких старикашек. Когда она пришла в «Клеопатру», то решила заглянуть в тату-зал и сделать себе на плече татуировку — маленькую змейку с высунутым жалом. Мастер, хромой такой дядька, уставился на неё удивлённо и заявил, что только что сделал ей тату — махаона на пояснице. Жанка возмутилась, показала задницу, где, естественно, не было никакой татуировки.
— Шлёп-нога, — пробормотала я. — Мастера зовут Шлёп-нога.
— Он взял Жанку под локоток и повёл в маникюрный зал. Там он издалека показал ей девушку, похожую на неё как две капли воды, даже причёски у вас были одинаковые. Девушка делала маникюр. Мастер хотел познакомить вас, но Жанка упёрлась и дала ему денег, чтобы он молчал. В голове у неё созрел план. Всем планам план!
Я не удержалась и отхлебнула из фляжки. Никакой там был не коньяк. Спирт голимый. Он так обжёг глотку, что я закашлялась, а из глаз брызнули слёзы. Зато внутри стало тепло, и холод, который возник в желудке после слов «только что сделал ей тату махаона», растопился, расплавился, как снег, на который швырнули горящую головёшку.
— Жанка не стала делать тогда в салоне никаких процедур. Она выведала у этого хромоногого…
— Шлёп-ноги.
— … твоё имя и кое-какие подробности о тебе. Она пришла ко мне в тот вечер весёлая, немного растрёпанная и очень красивая. У неё всегда появлялся блеск в глазах, когда она задумывала новую, интересную операцию. Мы выпили бутылку вина на двоих, она смеялась и говорила, как здорово, что Жоржик скопытился. Тот план никуда не годился, он был плоский, банальный, совсем никудышный план без всякой мистификации! Жанка мнила себя великим стратегом, и чем заковыристее была задумана операция, тем она больше она ею гордилась. Иногда я думал, что ворует она совсем не из-за денег. Ей просто необходимо было реализовывать свой талант авантюристки. Жанка хохотала тогда, жгла спички — она обожает баловаться с огнём — и говорила только о том, что нашла своего двойника, и теперь Анкилов умоется своим сраным брачным контрактом. Я не очень ей верил. Мне уже сильно надоела эта катавасия с её замужеством, мне хотелось, чтобы она ужинала и ночевала со мной, а не срывалась вечно, поглядывая на часы. Нам вполне бы хватало разовых сделок, которыми мы баловались до сих пор.
