– Так не поверят, княже, – виновато сказал Сморода.
– А ты скажи так, чтобы поверили! Персам из казны оплати сгоревшие товары. Вдвойне! Тогда промолчат. И всем купцам, кто сегодня корабли потерял.
– Это же какие расходы! – возмутился Сморода.
Дмитрий наклонился, зашипел в закопчённое лицо:
– Ты, толстый дурак, совсем от жадности сбрендил? Дальше брюха своего не видишь? Не пойдут караваны новым путём – в десять раз потеряем. В сто!
Сморода не обиделся: задумался на секунду, вздохнул:
– Оно верно, Дмитрий Тимофеевич. Твоя правда. Сделаю, как велено.
Князь смотрел на догорающий причал. Кто же такую подлость устроил?
Обернулся на шум: Жук в одном исподнем, зато обутый и с мечом в руке, тащил за шиворот человека со связанными руками. Подвёл, швырнул на землю, прижал сапогом.
– Вот, княже. Мои ребята его взяли. Он уже челнок на воду спустил, собака. Ещё бы минута – ушёл бы.
Пойманный поднял разбитое лицо. Сплюнул чёрным сгустком, скривился:
– Князь-батюшка, уйми ты своих псов. Я – приказчик суздальского купца, приплывал на новый городок посмотреть. Славно придумано, хорошо сделано. Передам хозяину – можно торговать, кораблики присылать…
– Врёт, гад, – уверенно сказал Жук, – приказчик он, как же. Отмахивался веслом ловко, что копьём. Нашему врезал так, что тот лежит в холодке, очухивается.
– Так я подумал: мол, тати напали. Ограбить меня, сироту бессильного, хотят, – запричитал суздалец.
– Оружие было при нём? – спросил Дмитрий.
– Да откуда, батюшка? – заскулил пленник. – Говорю же – безобидный я, торговец простой.
– Не было оружия, – неохотно подтвердил Жук, – на берегу пошарили, в челноке – пусто.
– Ошибка вышла у вас, преславные добришевцы! Нехорошо так-то, не по-христиански, слабого человека забижать…
– Заткнись, – сказал Дмитрий тихо, но так, что холодом обдало, – лучше поясни мне, слабый человек, ты чего же из самого Суздаля, в дальний опасный путь, и без оружия отправился, а? Ни дубины, ни кистеня? Где нож твой?
Пленник молчал.
– Нож твой где, спрашиваю? Веревку перерезать или весло подправить понадобится – ты чем это делать будешь? Зубами грызть?
– Так потерял я нож, батюшка. В воду выронил. Неуклюжий я, с детства падучей маюсь, – забормотал суздалец, – руки дрожат.
– Не выронил. Выбросил. Только сначала им нашего товарища зарезал, – сказал князь, – чтобы не мешал причал поджигать
– Наговариваете вы на меня, батюшка-князь. Нехорошо.
Дмитрий наклонился. Ткнул в черные пятна на рубахе:
– Это что у тебя? Масло земляное? Откуда?
Распрямился. Устало сказал Жуку:
– Всё, надоел он мне. Ты на кол сажать не разучился ещё? Не забыл, как делается?
– Помню, как же, – ухмыльнулся Жук, – персы научили, добрая забава. Сделаю мастерски: помрёт не сразу, дня три помучается. А то и четыре, если повезёт.
– Вот. Кол возьми потолще и конец закругли, чтобы не сразу до макушки прорвало.
– А как же. И маслицем смажу: поедет наш дружок медленно, да с удовольствием!
Суздалец крутил головой, глядя то на дружинника, то на князя: не шутят ли?
Понял: не шутят.
Запричитал:
– Всё расскажу, всё. На любые муки согласный: топите меня, голову рубите. Только не на кол.
– И ещё перекладинку можно сделать, небольшую, – мечтательно сказал князь, – на две ладони от кончика. Чтобы в брюхе зацепилась, за кишки.
– Хорошо придумано, княже, – одобрительно кивнул Жук, – жаль, слаб человек, нельзя дважды умучить. А то бы сварить его в котле.
– Ну, почему же нельзя? Можно. Недоварить если. Покипит пусть полчасика. Так только, чтобы покраснел, размягчился – и можно вынимать из котла.
– И тут уже – на кол! – подхватил Жук.
– Ироды! – завизжал суздалец. – Федька меня послал, Федька Кольцо. Слуга Юрия Всеволодовича, великого князя владимирского.
– Не понимаю я вас, – вступил в разговор Сморода, – почему в воде варить? В масле-то оно лучше, горячее! Я бочку масла не пожалею для такого случая. Ещё свинец можно расплавить – и в глотку ему, а после…
Пленник завыл. Вскочил на ноги и бросился на Дмитрия, метя головой в живот.
Молодой гридень, стоявший рядом с князем, среагировал мгновенно – шагнул навстречу и рубанул клинком.
Суздалец рухнул ничком, захлёбываясь кровью.
Дмитрий присел над дёргающимся в агонии телом. Сплюнул:
– Готов.
Зло сказал дружиннику:
– Куда полез? Кто тебя просил?
– Ну как же? – растерялся парень. – Тебя спасал, на помощь поспешил.
– Спешил он. Чип и Дейл, тля, – непонятно сказал Дмитрий, – и чего мне теперь? Кого Юрию Всеволодовичу предъявлять для доказательства?
– Да все мы хороши, – сказал Сморода, – довели суздальца. У него, видать, воображение богатое. А ты, гридень, всё верно сделал: князя спас, телом закрыл. Награду получишь.
Дмитрий разочарованно махнул рукой. Пошагал к берегу.
Жук схватил бороду в кулак. Пробормотал:
– Когда же владимирцы успокоятся да от нас отвяжутся?
– Когда-когда. Тогда, когда мы все сгорим синим пламенем, – сердито сказал боярин.
– И то верно, – вздохнул Жук.
* * *
Мягко шлёпают по лесной дороге копыта. Дремлют, покачиваются в сёдлах дружинники – третий день в пути, устали.
Лес переменчив: то светлый березняк, будто выбежали деревенские девки в белых сарафанах, в зелёных платочках, встречать добришевцев, да застеснялись в последний момент. Стоят, стройные, покачиваются, витязям кивают да в ладошки прыскают, смешливые. Перешёптываются: какой добрый молодец кому понравился.
А то черноствольные ели: высокие, до неба, свет закрывают. Тихо здесь, и ветер где-то вверху шумит, вниз спрыгнуть не решается. Мох бугрится, словно одеялом, еловые корни, укрывая; а по мху – кровавые капельки брусники, будто пробежал неведомый зверь, стрелой охотничьей раненный. Мрачно вокруг, загадочно.
Рома испуганно спросил:
– Тятя, а Баба Яга тут живёт?
– Она, сынок, у дороги-то не живёт, беспокойства не любит. Где-то в самой чаще избушка у неё.
– Значит, не съест нас?
– Конечно, не станет. За что нас есть?
– Ну-у, злая же она, – пояснил мальчик, – нянька рассказывала: мол, нечисть лесная, лешие да кикиморы, только и думают, как бы душу православную извести. А Баба Яга у них – за главную. Вот как маменька моя в Добрише, пока тебя в городе нету.
