– Что, безнадёжно?
– Дай сообразить. Слушай, а эта штука здорово мозги прочищает!
– Не отвлекайся, – ревниво сказал Барсук, – думай давай, Кутузов.
Сентябрь 1229 г., город Добриш
– И где твоя голова была, а? Кто же сушёную рыбу в один чулан с душицей кладёт?
Ключница виновато развела руками:
– Прости, матушка. Закрутилась совсем. Как тебя разбойники скрали, так горевала я, так горевала – весь ум-то и вылетел.
– Вот собирай свой ум и обратно запихивай. С вареньем как? Медный взяла чан, не перепутала?
– Как можно, Анастасия Тимофеевна? В медном, в медном. С рассвету варим. Завтра дворовых девок снова на болото погоню, за клюквой.
– Хорошо. Не будет ягоды хватать – скажи, сарашей попросим.
– Ягоды хватит, матушка. Вот грибов бы сушёных у болотников попросить, а? Славно было бы.
– Ладно.
Княгиня пошла дальше по подворью. Домашние хлопоты не казались теперь докучными: как славно, после плена-то, хозяйством заняться.
У конюшни встретила Хоря: тот шёл с младшим Антошкой на плечах и держал первенца за руку.
– Маменька, маменька! А Кояш дядю Хоря признал! Заржал ему даже. Поздоровался, головой кивал, – сообщил Ромка.
– Конечно. Кояш – конь воспитанный. Вот и ты, Роман Дмитриевич, должен со всеми здороваться, даже с незнакомыми, – сказал Хорь, – ну что, Антон, своими ножками пойдёшь? Взрослый уже мужчина, витязь почти.
Опустил младшего на землю, хлопнул по попе.
Ромка рассмеялся:
– Да какой из него витязь, дядя Хорь? Он давеча описался. Разве же витязи писаются?
– Бывают такие дела, что не только обмочиться можно, а что и похуже, – серьёзно ответил Хорь, – ладно, бегите играть. Да приглядывай за братом, ты же старший.
Посмотрел вслед мальчишкам, вздохнул:
– По своим скучаю – сил нет.
– Собираешься домой, – погрустнела княгиня, – Дмитрия не дождёшься?
– Не переживай, Анастасия, обязательно дождусь, тебя наедине с рязанцами не оставлю. Вот они, кстати, загостились. Обратно-то собираются?
– Каждый день спрашиваю. Накладно этакую ораву кормить, здоровенные ребята. А Юрий Игоревич всё отшучивается. Не понимаю, дел у него нет, что ли?
– Да откуда? Княжества своего не имеет, брат родной на порог не пускает. У князя Владимирского в приживальщиках, думаю, несладко живётся. А в Добрише у него друг завёлся.
– Это кто же, любопытно?
– Так иерей ваш, отец Никодим. Всё ходят под ручку, шепчутся.
– Может, о духовном, – предположила Анастасия. Виду не подала, но известие ей не понравилось.
– Ага. Юрию только о духовном и заботиться остаётся, пока башку не отбили. Нарвётся он, точно тебе говорю, княгиня. Желаний и гордыни хоть отбавляй, да применить негде. А тысяцкий чего народ созывает на площадь после обедни?
– Ну, мало ли, какие там дела. Я в его городские хлопоты не лезу, – сказала Анастасия и отправилась в дом.
К Хорю подошли три рязанских гридня. Один открыл было рот, да будто слова в глотке застряли.
– Калитку захлопни, а то залетит что непотребное. Чего краснеешь, будто девица красная, в первый раз уд потрогавшая?
– Дядя Хорь, а ты вправду в Бараньей битве участвовал? – наконец решился спросить.
– И не просто участвовал, а воеводой был, – гордо сказал Хорь и заломил невиданную шапку с длинным назатыльником, – черемисов да сарашей в бой водил.
– А расскажи, как оно было?
– Ну, внимайте, сопляки…
Княгиня дальше не слышала. Настроение испортилось, что-то было не так. Предчувствие недоброе. Как там Дмитрий? Давно известий нет.
Подошла к своей горнице, насторожилась: за дверью послышался то ли стон, то ли всхлип. Неужто девка комнатная с каким холопом в хозяйской комнате балуется? Ну, получат сейчас!
Распахнула дверь – и замерла. Ключница лежал ничком на полу; подол задрался неприлично и обнажил толстые ноги, подогнутые странно, как у неживой. Комнатную девку, половчанку, здоровенный гридень-рязанец держал, обхватив со спины и зажав рот лапищей. Княгиня рванулась вперёд, заготовив гневную речь – сзади захлопнулась дверь, кто-то крепко ухватил за локти, обдав густым чесночным смрадом.
– Ну, здравствуй, Анастасия Тимофеевна, – сказал Юрий Рязанский. Он вальяжно развалился на резном княжеском кресле, которое выносили в большую палату по важным случаям, – поговорить хочу.
– Скажи своему придурку, чтобы меня отпустил и впредь не лапал. И девку мою не троньте! – ледяным голосом произнесла княгиня. – Да живее. А то охолощу, ты меня знаешь.
Юрий ласково сказал:
– Нет, княгинюшка. Холопка твоя враз караул закричит, а ты уж больно ловка ножиком махать. И то, и другое нам без надобности.
Подскочил ещё один рязанец, нащупал и сорвал с пояса Анастасии нож в вышитом бисером чехле.
– Чего ты хочешь?
– Вот, верный разговор. Главное ведь – чего я хочу. А хочу я, княгиня, справедливость восстановить.
– Это какую ещё?
– Порушенную. Добриш твой в беззаконии живёт уже седьмой год, подчиняясь бродяге безродному, обманом на престол пролезшему. А это не дело. Стол должен достойному принадлежать.
– Уж не тебе ли, гунявому? – усмехнулась Анастасия.
– А хотя бы и мне. Я – законный сын князя, и внук князя, и правнук. Рюриковичи мы. А Димка кто?
– Он тебе не Димка, а Дмитрий Тимофеевич, приёмный сын князя Тимофея Добришского и мой венчанный супруг.
– Во! Он – Тимофея сын, ты – Тимофея дочь. Это что, кровосмесительная связь получается? Ай-яй-яй, – покачал головой Юрий, куражась, – прямо Содом и даже Гоморра какая-то. Может, у вас тут принято мужу с мужем возлежать? Или, прости господи, с коровой?
Рязанцы заржали. Половчанка, воспользовавшись моментом, укусила руку, затыкающую рот – гридень охнул. Вырвалась, бросилась к окну, распахнула ставни и закричала:
– Караул! Спасайте кня…
Топор обрушился на затылок девки. Лопнул череп, полетела окровавленная костяная крошка пополам с брызгами.
Анастасия ударила каблуком сапожка по стопе рязанца – тот заверещал, но жертву не выпустил. Сдавил рот и нос.
Княгиня била наугад, попадала по охающим телам. Но в глазах быстро темнело. И, наконец, померкло совсем.
* * *
– …каждый второй черемис погиб от сабель и стрел татарских. Но не уступили силе монгольской: Дмитрий Тимофеевич придумал хитрость такую, крючки на древке. Вот ими конных за шиворот хватали и из седла выдёргивали, как мальчишки карасей удочкой таскают.
