Встал. Плеснул в лицо из ковша, смывая наваждение: истосковался, скорее бы с делами разобраться, да домой, Добришем володеть. Натянул кольчугу, гремя железом, затянул пояс с тяжёлым мечом. Вышел под предрассветное небо: звёзды бледнели, прощаясь.
Азамат встретил у костра:
– Сам поднялся? Я уж хотел за тобой посылать. Вернулись лазутчики. Всё, как ты сказал: в два кольца вокруг крепости стоят, не прорвать. Не вижу, как справляться будем: с тысячей против пятнадцати. Не получится
– Если глупо в лоб переть – конечно, не получится. А если с умом, то может выйти. Как с лодками?
– Все челны по деревням собрали. Рыбаки тебя проклинают: у них самая путина, перед зимой рыба нажирается, а теперь они без запасов. Голода боятся.
– Впроголодь прожить можно, а с отрубленной монголами головой – вряд ли. Перетерпят рыбаки. А с соломой что? С лошадьми?
– Всё, как ты велел. Приготовлено.
– Теперь одно осталось: весточку Алтынбеку передать. Чтобы сделал всё согласно замыслу. Не упрётся? Говорят, он своенравный да самолюбивый, слушать никого не хочет.
– Был такой, – кивнул кыпчак, – да, думаю, поменялся. Три недели в осаде кого хочешь охолонят.
– Верю, – сказал Дмитрий. Сел на седло у костра, принял плошку. Подул, отхлебнул варева. Скривился:
– Это что? Горчит.
– И хорошо, – улыбнулся Азамат, – на степных травах отвар. Багатура бодрит, дух перед боем поднимает. А то ты смурной какой-то. Устал?
– Да о своих всё думаю. О жене, о сыновьях. Соскучился сильно. И как ты без семьи?
– Да что же вы все женить меня хотите? – рассмеялся Азамат. – То Хорь покою не давал, то ты теперь. Один Анри, молодец, не мучил: у них в Ордене ни с бабами, ни о бабах и говорить не принято. Алтынбека, даст Всемогущий, выручим – так и он старую песню заведёт, тоже ему не нравится, что холостякую. Сестру выдать за меня мечтает. Сестра у него в Биляре есть, Айназа.
– Как? – удивился Дмитрий.
– Айназа, «нежная, как Луна» по-булгарски. Её в русском квартале Биляра любят, часто туда ходит. Русичи «Настей» называют. А что?
– Ничего, вспомнилось кое-что. Так женись. Брак с принцессой Булгара – о чём ещё мечтать?
– Да ну. Успею ещё. Да и какая у меня может быть семейная жизнь? Годами из седла не вылезаю. Ладно, не о том сейчас думать надо. Когда начнём?
– Хорошо бы завтра ночью. У осаждённых кони слабеют от бескормицы, тянуть нельзя. Но надо наверняка знать, что эмир наше послание получит.
– Получил уже, надеюсь.
– А как узнаем?
– Полудня дождись, брат. Тогда выясним.
* * *
– Ещё раз пойдёшь? Рассветает скоро, опасно.
– Пойду. Вода нужна.
Алпар сложил кожаные вёдра, затолкал за пояс – руки должны быть свободны. Поправил кинжал. Пробрался между кольями частокола, сбежал вниз по земляному склону.
Вода близко, рукой подать – да эти шаги смертью пахнут. Буквально: третий день приятель из сотни на берегу лежит, пробитый монгольскими стрелами, раздуло труп на солнце.
Пригнувшись, добрался до реки. Всплеск заставил оглянуться: по течению плыла какая-то коряга. Вдруг от неё отделился кусок, отправился к берегу.
Нет, не кусок! Голова. Лазутчик монгольский. Булгарин неслышно вытащил кинжал, приготовился. Дождался, когда полуголый человек выбрался на песок.
– Брр, холодна водица, – прошептал пловец по-булгарски, стаскивая мокрое исподнее. И выругался – монголы так не умеют.
Алпар усмехнулся, спрятал кинжал. Сказал:
– Странное время и место для купания, друг.
Пловец в рубахе, облепившей голову, замер.
– Кто здесь?
– Свои. Я – бахадир Алтынбека. А ты?
Человек облегчённо выдохнул. Содрал, наконец, рубаху.
– Я с посланием эмиру от сардара Азамата и Иджим-бека. Пошли скорее, пока не околел.
– Погоди, воды наберу.
Когда поднимались незаметной тропкой на земляной вал, расплёскивая воду из кожаных вёдер, алпар сказал:
– Азамата знаю, ходил с ним на мордву. А Иджим – это кто? Кряшен?
– Да, он урус. Но – хороший урус, правильный. Выручит вас, если сделаете, как в послании сказано. Надо только не забыть сигнал подать, что я добрался: в полдень два костра развести на восточной стороне.
* * *
Ночь холодна. Первый месяц осени заканчивается, а первая часть пути до сих не пройдена. Застряли перед булгарскими рубежами, упёрлись, как бурный ручей в крепкую бобровую плотину. На северо-востоке, в междуречье Агидели и Урала, башкиры треплют третий тумен Субэдэя: на открытый бой не идут, прячутся по горам и перелескам, изводят внезапными наскоками. Надо туда хотя бы Кукдая послать, что ли: полководец молодой, да толковый, должен справиться. Тут, под осаждённой крепостью, и без него всё понятно: неделя, ну две – Алтынбек сдастся. Тогда и Булгар покорится. А дальше ясно: на Русь пойдём.
Субэдэй выругался: тут неделя, там две. Время утекает и не возвращается никогда, за всё золота мира не купить и мгновение. А зима близко.
Гонцы давно во все концы Дешт-и-Кыпчака разнесли повеление темника: поймать шамана по имени Барсук, человека с разорванным лицом. За обман, за гибель тысячи всадников будет предан казни страшной и долгой. Каждую секунду будет умирать, молить о смерти, как избавлении от страданий – но не придёт избавление. Месть Субэдэя страшна. Урусам и булгарам ещё предстоит узнать об этом.
Только за одно можно Барсуку спасибо сказать: если бы не та безумная атака на булгарский балик – не бросился бы легкомысленный царь в дерзкий рейд по тылам монгольским, не сидел бы он сейчас в крепости, крепко окружённой. Та тысяча погибших окупилась многократно. Темник это понимает, да не скажет никому. Но благодарным быть умеет: так и быть, сократит страдания пойманного Барсука на минуту. Или на две.
Субэдэй ухмыльнулся. Старый волк умеет ждать, умеет загонять добычу – так, что сама ложится на землю, словно измотанный преследованием джейран, и ждёт, закрыв глаза, когда стальная челюсть сдавит горло.
– Дарга! – крикнули снаружи. – Дарга, тревога: булгары напали.
Бросился из шатра: мальчик, предназначенный для того, чтобы отбрасывать полог перед орхоном, растерялся, промедлил. Запутался в ткани Субэдэй; зарычал, выхватил кинжал, распорол шёлк, а заодно – живот бестолкового слуги. Наступил на скрюченное тельце, выбрался наружу.
Запыхавшийся тысячник докладывал:
– Тысяч пять или больше, в темноте не понять. Напали из степи, с севера.
Темник услышал крики: там, на внешнем кольце окружения, его бойцы бросались от костров, искали в темноте своих коней.
