На берегу замер человек в чёрном балахоне. Пробурчал:
– Чёртовы Яриловы, испортят любой гениальный план. И кого теперь предъявлять старшему?
Август 1236 г., окрестности города Биляра
Вокруг Биляра вырастало уже третье кольцо земляных валов. Работали круглые сутки: ночью – при свете костров, днём – под жарким солнцем или под дождём, как повезёт. Каждый городской квартал и каждое пригородное село выделяли работников согласно указу эмира, но многие приходили добровольно, заперев лавки и бросив свои дома.
Целые рощи были вырублены и превращены в частоколы и деревянные стены. Рыли волчьи ямы, обильно утыкая дно острыми кольями; озёра смолы кипели в сотнях котлов, готовые обрушиться на головы захватчиков. Стрельники, кузнецы, оружейники спали прямо в мастерских и кузницах, наскоро закусывали принесённой жёнами едой – и вновь принимались за работу, пополняя запасы стрел, мечей и копий.
Город готовился к отражению штурма, хотя каждый в душе понимал: удержать столицу не удастся, если только не произойдёт чуда…
Шли и шли бесконечные монгольские орды, друг за другом, тысяча за тысячей; дрожала под копытами коней Великая Степь от Байкала до великой реки Итиль, будто сам ад сотрясал поверхность Земли, готовясь прорваться наружу гибельным пламенем, извергнуть сонмы демонов, чтобы навсегда погубить человечество.
Двенадцать туменов из четырёх улусов, возглавляемых одиннадцатью царевичами-чингизидами, внуками Великого – вся сила Империи клубилась сейчас перед последними рубежами Булгара на реке Черемшан, словно грозовые тучи, готовые обрушиться огненным дождём.
Дмитрий не спал двое суток, объезжая строительство укреплений, и сейчас задремал в седле; чуткая Айтен ступала осторожно, чтобы не потревожить забытье хозяина.
Сначала привиделось Ярилову темное душное помещение; белоголовый мальчишка на грязной соломе и злой то ли перс, то ли сарацин с палкой в руке:
– Как тебя зовут?
– Антоном.
На мальчишку обрушились удары:
– Выродок, сын змеи и шайтана, да разорвутся твои кишки! Повторяй: «Меня зовут Аскар, я – будущий мамлюк, раб султана Египта». Ну? Кто ты?
– Я – Антон, сын русского князя…
Снова засвистела палка в руках злющего; Ярилов вздрогнул, очнулся. Равномерно шагала кобыла, поскрипывало седло.
Вновь забылся.
Теперь снилось Дмитрию, как разливаются золотые струи волос по обнажённым плечам, как разрумянившаяся княгиня просит:
– Не смотри так. У меня от твоего взгляда всё внутри кипит.
А потом – как идут по лугу его мальчишки: Роман ведёт Антошку за руку, отмахивается прутом от назойливых слепней и что-то поясняет брату, а тот кивает, соглашаясь. Но вдруг упала чёрная тень: Ромка задрал голову, увидел, испугался. Прошептал:
– Птицы…
А потом закричал голосом нукера:
– Птицы! Гляди, Иджим-бек!
Дмитрий очнулся. В небе метались тысячи ворон, пронзительно крича, будто искали разом потерянных птенцов; это было похоже на чёрную метель, если только бывает чёрный снег. И если случается метель летом…
Потом разом повернули на юг – и исчезли.
– Из столицы улетают. Прощаются с городом. Знают, что обречён.
Дмитрий прикрикнул:
– Ты бахадир или баба базарная? Если струсил – так завернись в саван и ложись помирать. Только не забудь прежде снять кольчугу, отдать саадак и меч. В Биляре полно двенадцатилетних мальчишек, мечтающих встать на его стены, да оружия на всех не хватает.
– Прости, сардар, – склонил голову нукер, – жутко стало. Ни в одном бою такого не было со мной, ты же знаешь.
Хорошо, что показались шатры становища: продолжать неприятный разговор не было желания.
* * *
Запылённый Азамат подлетел, осадил коня. Сказал:
– Сегодня гонял алай чирмышей, приучал к конному строю. Перепутались, как юбки у гулящей девки. Ещё учить и учить.
– Если это вообще пригодится, – мрачно сказал Дмитрий, – когда будем гореть в Биляре – конный строй вряд ли понадобится.
– Многообещающе, – хмыкнул Азамат, – чего такой квёлый, брат?
Дмитрий хотел сказать, что сегодня день рождения Романа, первенца. И что прошло семь лет, но преступление так и осталось без воздаяния… Но промолчал.
– Устал, – решил кыпчак, – давай, отсыпайся, сегодня я один справлюсь. А завтра, с рассвета, поможешь мне.
Развернул коня, понёсся в полку новобранцев. Всё лето прожили в становище, принимая и обучая ополченцев.
Дмитрий остановился у коновязи. Погладил кобылу по морде, потрогал белую звезду во лбу. Передал поводья нукеру, пошёл к своему полотняному дому. У полога стоял ординарец-десятник. Сказал, поклонившись:
– С возвращением. У тебя гость, сардар. Я отпустил караульных, никто не помешает.
И фамильярно подмигнул. У Дмитрия забилось сердце: неужели наконец-то Барсук? С новостями о сыновьях?
Рванулся внутрь, на ходу расстёгивая пояс с мечом. Глаза не сразу привыкли после яркого света, и когда приблизился тёмный силуэт – отшатнулся.
– Чего ты испугался, милый? – серебряный голос рассыпался смешками, подпевая зазвеневшим украшениям. – Неужели я так подурнела от жизни в степи?
Айназа положила руки на плечи, посмотрела в лицо, будто впитывая образ. Потом прижалась – горячая, близкая.
– От тебя дымом пахнет и конским потом. Пыльной дорогой и полынью.
– Извини, некогда было помыться, – буркнул князь.
Отстранился. Расстегнул плащ, бросил в угол. Начал сдирать кольчугу, звякающую кольцами.
– Я люблю твой запах. Люблю всё, что связано с тобой.
Дмитрий напился холодной воды из ковша. Посмотрел на жену побратима, сказал:
– Ты зря пришла. И так разговоры ходят в становище, что сардары живут на одну постель. Да и вообще.
– Пусть ходят любые разговоры. Глупые, несчастливые людишки просто завидуют нашей любви.
Дмитрий вздохнул. Всё равно придётся сказать, какой смысл оттягивать?
– Послушай, мы совершили ошибку. Моя вина. И не стоит её усугублять. Больше не приходи ко мне. Ты – несвободна.
– А ты? Ты – свободен?
Промолчал. Айназа заговорила певуче, будто курай запел над просторами Камы:
– Думаю о тебе – каждое мгновение. Благодарю Всемогущего за то, что наградил, позволил жить в одно время с тобой…
Ярилов вздрогнул: зачем про время? Догадывается или просто так? Молодая женщина продолжала:
– Ночи с тобой коротки, как глоток. Дни без тебя тянутся, как века. Я вся таю, словно масло у огня, когда ты рядом. Пальцы твои лепят из меня, что хотят, будто я глина, а ты – гончар. Не злись и не упрямься, иди ко мне. Я излечу твои раны, батыр. Я поцелуями выпью тоску твою…
