– Посмотри вокруг. Что ты видишь?
– Грязную кибитку и твою жуткую рожу.
– Нет. Ты видишь НАСТОЯЩЕЕ. Понимаешь, сержант? Нет никакого прошлого и нет никакого будущего. Только – настоящее. Почему тебя в школе учили, что монголы пришли в 1223 году, навешали люлей трём Мстиславам на Калке и свалили? И вернулись только в тридцать седьмом, через четырнадцать с половиной лет. Почему они не объединились с Булгаром и не взяли Русь тогда же? Беззащитную, обезглавленную? Почему Субэдэй в двадцать девятом, семь лет назад, с тремя туменами не разгромил летом Булгар и не припёрся во Владимир той же зимой, а? Отвечай, Ярилов.
– Хрен его знает. Потому что потому, исторический процесс так сложился.
– Ты! Ты его так сложил, сержант. Ты не дал Булгару соединиться с монголами тринадцать лет назад. Ты держишь оборону уже семь лет здесь, в эмирате. А есть совсем другой вариант истории, Ярилов. В нём наша страна утратила самобытность, стала полукитайской – полумусульманской. Живёт совсем иначе и называется по-другому.
– И как?
– «Ордусь» она называется.
– Да ну, ерунда.
– Не ерунда, Ярилов. Смотри.
Барсук раскрыл рюкзак. Достал газету, сунул Дмитрию. Заголовок из иероглифов, под ним расшифровка – «Цуань Жибао. Официальный орган Управления внешней охраны, седьмое сентября 2017 года». Фотография на развороте: женщина в рогатой шапке. И подпись: «Принцесса Джу Ли с инспекцией в Александрии Невской».
– Это так твой родной город у них называется. А правит китайская династия.
– Барсук, дай мне хороший принтер и полчаса – я тебе ещё не то напечатаю.
Пришелец вздохнул. Впервые он не улыбался, и лицо его не выглядело физиономией злого клоуна из «Бэтмена» – скорее, он был похож на Пьеро. Сказал тихо:
– Увы, друг мой. Всё обстоит именно так, как я говорю. Там, через восемь веков, человечество гибнет. Практически уже – всё. Ты – наша последняя надежда. Ты обязан исполнить предназначение.
– Какое?
– Великое. Ты должен пойти вместе с Бату-ханом и Субэдэем в Европу. Покорить её. Объединить императорский и папский престолы. Фридрих нас уже ждёт с нетерпением. Как только доберёмся до Рима – он признает верховенство Каракорума и присоединит свои войска к нашим в обмен на его всевластие в автономной стране к западу от Дуная. Возьмёшь всю Европу, от Биляра до Лиссабона. А дальше – поход в Аравию, Египет, Северную Африку. Представляешь? Даже завидую: ты войдёшь в ещё не написанные учебники как величайший полководец человеческой истории наравне с Аттилой и Наполеоном. Огромная единая держава от Тихого океана до Атлантического, от Мурмана до Индии. Мир для человечества на тысячелетия, общие законы, процветание торговли, науки, ремёсел. И тогда совместными усилиями вы уничтожите все предпосылки, сейчас вырвете с корнем заразу, которая погубит нас потом. Так говорят расчёты. Ты сделаешь это. Иначе нам крышка.
– С чего вдруг Батый будет меня слушать?
– У него есть приказ Угэдэя. Да и мы с ним изрядно поработали. Впрочем, он и сам мечтает заполучить лучшего в истории полководца, который к тому же единственный, кто способен владеть Орхонским Мечом.
– Дерьмо этот твой меч. Давно вырубился. Засаду на Сакмаре я устроил без его помощи, да и все эти годы отбиваюсь сам.
– Не вздумай сказать об этом монголам. Они – люди тёмные, безоговорочно верят в древние артефакты и преклоняются перед людьми, умеющими с ними обращаться. Да и Субэдэю будет не в пример легче считать, что его трижды победил не сопляк-самоучка, а владелец Орхонского Меча. Аккумулятор я заряжу. Ведь штука полезная, согласись. Сражаться против всей Европы с его помощью будет гораздо веселее.
– Ну ладно, с Батыем понятно. А Субэдэй? Он меня ненавидит ещё с Бараньей битвы, да и с тебя собирался шкуру содрать, если я ничего не путаю.
– Субэдэй уже смирился. Он мечтает исполнить волю Тэмуджина, дойти до Последнего моря. Ты ему нужен как соратник в общем деле.
– Ещё нюанс. Что же мне, бросить своих? Сдать Булгар? А потом идти на Русь? Я не могу предать свою страну.
– Какую ещё страну, Ярилов? Уже нет Киевской Руси и пока нет России – есть набор разрозненных, вечно скандалящих княжеств. Есть князья, готовые перегрызть друг другу горло за пошлины и уделы. Или ты забыл о том, кто похищал твою жену? Или про того, кто убил её?
Дмитрий помрачнел. Потом сказал:
– Всё равно, выглядит дерьмово. Одно дело – своими руками придушить Юрия, усевшегося в Добрише…
– Он уже год как сидит в Рязани. Ингварь умер, брат его сменил, а Добриш теперь – провинция Рязанского княжества.
– Не перебивай. Без разницы. Повторяю: одно дело – личная месть, и совсем другое – привести на Русь врагов. Смерть, кровь… Меня проклянут.
– Кровь, говоришь. Забыл уже про Анастасию, да? Другую бабу нашёл?
Дмитрий дёрнулся, как от удара. Сказал тихо:
– Заткнись. Юрий далеко, а ты – близко. Пришибу.
– Ладно, ладно, – пробормотал Барсук, отодвигаясь, – без нервов только.
– И всё же. Если я откажусь?
Барсук вновь полез в рюкзак. Достал что-то и протянул на ладони:
– Не откажешься, сержант. Просто не сможешь. Есть у меня заложник.
Дмитрий взял кипарисовый крестик на кожаном шнурке. Повернул и разглядел надпись. «Роман». Крестильный крест старшего сына.
Ярилов замолчал. Прикрыв глаза, гладил деревянное перекрестье, нюхал пропитанную потом кожу. Будто пытался разглядеть: как там он? Здоров ли? Жив ли?
До ставки Бату-хана ехали молча.
Август 1236 г., севернее Яффы, Средиземное море
Фелука берберов вгрызлась в борт «Изабеллы» когтистыми баграми. На палубу с воем валилась толпа полуголых пиратов с обнажёнными саблями – и не было спасения.
Боцман отмахивался палицей: черепа трескались, как гнилые орехи, но на месте убитых вставали новые. Проткнули копьём – боцман рычал, отбивался, размахивал руками и был похож на большого жука, насаженного на булавку равнодушным энтомологом и безуспешно сучащего лапками.
Седобородый капитан орудовал тонким мечом изящно, будто вилкой на приёме во Дворце Дожей. Прижался к борту спиной, чтобы не подошли сзади; присел, уклоняясь от сверкнувшего на солнце клинка, пронзил сарацина, поклонился:
– Синьор, благодарю вас за танец. Следующий!
Роман стрелял редко и наверняка: берёг болты. Его заметили с фелуки, начали палить из луков: стрелы пробивали корзину и застревали, бессильно грозя жалами.
Теперь выцеливать времени не было: появился из корзины, выстрелил – юркнул обратно, пока лучники с фелуки не спохватились.
Пощупал колчан: осталось три болта. Плохо.
Ногу вставил в стремя арбалета. Рыча от напряжения, откинулся всем телом, потянул тетиву – щёлкнул фиксатор. Вынырнул, увидел: боцман лежит отдельно, его голова – отдельно. Выстрел: болт пробил бритую макушку здоровяка с топором. Раз.
