Секретарь писал, макая перо в серебряную чернильницу. Винченцо подошёл к окну, перекрестился на купола собора святого Марка и пробормотал:
– Мировое господство, как же. Папу они собрались свергать, а несчастные пятьдесят тысяч золотых найти не могут.
Март 1242 г., город Сплит
Любой венецианец, иллириец или уроженец Рагузы вам скажет: самое синее на свете море – Адриатика. Ласкова и спокойна, и даже зимние шторма её – как гнев милой девушки: нахмурится, топнет каблучком – а спустя мгновение забыла причину обиды. Вновь улыбается миру, разгладив складки ультрамаринового платья, играя с солнечными зайчиками.
Последнее море на долгом пути ганзейского когга встретило корабль теплым попутным ветром и запахом весеннего цветения. У борта стоял седоголовый странник в выгоревшем плаще и стоптанных сапогах, ждал швартовки. Когда сходня скрипнула о причал города Сплита – нетерпеливо оттолкнул матроса, сбежал на берег. Оглянулся по сторонам. Увидел чиновника таможни: надутого, багрового от собственной значимости. Спросил, запинаясь:
– Синьор, будьте так любезны: где находятся склады компании торговца Винченцо Туффини?
– Там, – неопределённо махнул таможенник, – проходи, не препятствуй государственным органам.
Седой продрался сквозь оживлённую толпу на причале. Свернул туда, куда показывал чиновник – в тёмный проход между глухими стенами. Оглянулся по сторонам, нахмурился: куда теперь?
Вдруг услышал молящий крик:
– Саве! Саве за име бога!
Неуверенно шагнул на зов. Пошёл быстрее, потом побежал.
За углом увидел: спиной золотоволосая девушка, отбивается от трёх брюнетов, а те уже слюни пускают от близости добычи.
– Руки убрали!
Один повернулся к Дмитрию, сверкнул ножом в кулаке:
– То ние твоя ствар. Излази!
Седой ударил сапогом по колену, добавил по загривку. Второй размахнулся дубинкой – ушёл в сторону, поймал руку на излом. Третий отскочил, прижался спиной к стене.
– Девушка, с вами всё хорошо?
Златовласка обернулась – и оказалась усачом в парике.
– Све е добро, – ответил усач и ударил Ярилова прямо в отвалившуюся от изумления челюсть.
* * *
Белёный потолок качался, будто парус корабля над головой. Сквозь ставни доносилась музыка близкого порта: игривый плеск Адриатики, скрип такелажа и ругань грузчиков.
– Давай, сержант. Хватит валяться.
Ярилов разглядел ухмылку. Простонал:
– Барсук, что за игры опять? Мне не до тебя, я сыновей ищу.
– Ищите и обрящете. Но сперва поговорим.
Дмитрий попытался сесть – и понял, что руки и ноги туго связаны.
– Что за ерунда? Развяжи.
– Сначала обсудим условия нашего сотрудничества.
– Всё, никакого сотрудничества. Ты и так меня в жуткое дерьмо загнал своими прожектами.
– И тем не менее.
Барсук подошёл к Дмитрию. Разорвал рубаху на груди, обнажив татуировку. Потом достал изогнутый короткий клинок, коснулся: Дмитрий едва не вскрикнул. Грудь загорелась нестерпимо, заныли рёбра; показалось, что кобра раскручивает кольца, отрываясь от кожи. Лезвие Орхонского Меча тоже отозвалось, засияло тусклым синеватым светом.
– Узнал, – удовлетворённо сказал Барсук, – соскучился: ишь, искрит. Да и змейка узнала. Прямо жуть берёт: а ну кинется?
– Я не буду работать на тебя, даже не начинай. Без меня свои авантюры проворачивай. Тошнит от тебя.
– А уж меня как! Я бы давно велел тебя утопить, украсив шею железякой пуда в два, чтобы наверняка не выплыл. Но без тебя не выйдет, увы. И дело даже не в том, что из-за отсутствия гарантий победы в виде властителя Орхонского Меча среди монгольских принцев раздрай. Гуюк и Мункэ уже ушли, забрав свои тумены, орда ослаблена вдвое. А в том дело, что чётко сказано: «На поле под Пизой сошлись в последней битве войска, верные понтифику, и соперники его – монголы и император. И была сеча: чаша весов колебалась, никто не хотел уступать, но всё решил белоголовый король, владеющий Орхонским Мечом, и принёс победу». Наши спецы не сильны в алтайском диалекте старомонгольского, поэтому я поначалу решил, что перевод неточный. Либо имеются в виду не волосы на голове, а перья, украшающие шлем: например, лебединые, принятые у булгар. А оно вон как оказалось! Ты же теперь не рыжий, а как раз белоголовый.
– И где это написано?
– Бхогта-лама, «Сокровенные беседы», Серебряная глава. Так что, дружок, никуда нам друг от друга не деться. По крайней мере, в ближайшие полгода.
– Ничем ты меня не заставишь, Барсук. Я ведь всё потерял: любимую, Родину, честь. Даже имя. Я сам пытался умереть, но пока не вышло. Враги хлипкие попадались. Так что не затягивай. Убивай.
– А если я предложу тебе сына?
– Не верю. Ты в прошлый раз Романа обещал – и что?
– Ну, в этот раз у меня не крестик на верёвочке, а более серьёзный аргумент. Выгляни на улицу.
– Верёвки сначала перережь.
– Точно! – хлопнул себя по лбу Барсук. – Забыл, что ты связан. Так, парни, поставьте его. Путы пока снимать не будем, а то ещё драться начнёт.
Знакомые уже брюнеты со следами недавней встречи на лицах подошли, подняли Дмитрия, поставили перед окном, придерживая под локти, чтобы не упал.
Разглядел не сразу: искал ведь пятилетнего рыжего пацанёнка в красных сапожках. А увидел семнадцатилетнего высокого молодого мужчину в чёрном плаще с тамплиерским знаком на плече, стоящего на причале совсем близко – в двадцати локтях. Не поверил, зажмурился. Вновь открыл глаза. Закричал:
– Ромка! Сы…
Брюнет заткнул рот Дмитрию волосатой рукой, оттащил. Усадил на стул спиной к окну.
– Говорю же – не раньше, чем договоримся, – сказал Барсук, – убедился, что всё в порядке? Твоё семя, ни с кем не перепутаешь. Я даже дам поговорить полчасика. Потом Роман будет в надёжном месте, чтобы ты не взбрыкнул. Всё поставлено на карту: монголы уже взяли Загреб. Батый начинает марш из Венгрии. Первые тридцать тысяч всадников будут тут через две недели. А потом… Эх.
Барсук расцвёл жуткой улыбкой.
Ярилов сидел, закрыв глаза. Вспоминал.
Горькие слова Азамата и залитый его кровью золотой плащ.
Танцующего на снегу сумасшедшего рязанского старика.
Ту тайную встречу с Батыем в ста верстах от Новгорода и золотого Кояша, несущегося сквозь паникующее монгольское становище возле озера Селигер…
И бесконечные пожарища, бесчисленные могилы по всей Восточной Европе, от Камы до Дуная, от Вислы до Савы.
– Нет.
Барсук повернулся. Переспросил:
