Ю: Я тебе сейчас расскажу, как это было, – потом ты расскажешь свою часть, мне тоже интересно. У нас была встреча с участием Волошина, присутствовали я, Татьяна, Чубайс. На следующий день Борис Николаевич должен вносить кандидатуру. У нас была четырехчасовая горячая, тяжелая беседа, которую даже беседой сложно назвать, притом что я редко бываю эмоционален.
А: Это какой день? Пятница, 6 августа? Путина назначили в понедельник
[156] рано утром, но все знали уже в пятницу. Степашина еще не вызвали, но уже все знают?
Ю: Да. Логика Чубайса: “Путин блестящ, я считаю, что это идеальный президент для страны. Но в этот момент у нас нет никакого ресурса провести его через Думу. Если мы сейчас с вами идем в Думу, у нас будет три раза отказ, после этого роспуск Думы, и мы влезаем в фантастические проблемы”.
Волошин слушает нас обоих. Я говорю: “Толь, абсолютно правильно, что ситуация тяжелая, есть риск. Но Дума считает, что Путин – никто, им абсолютно не интересен Путин. Они считают, что если Путин идет в премьеры, для них это совершенно фантастическая ситуация, и появляется огромный ресурс для выборов”. Что и произошло.
Дальше Волошин едет к Борису Николаевичу, рассказывает аргументы: да, у нас есть опасность, что Дума не примет Путина и будет роспуск, но “все-таки я считаю, что нужен Путин”. И Борис Николаевич соглашается.
А: Понятно. У меня другая версия. У меня было ощущение, что Чубайс считал это неправильным решением.
Ю: Да-да.
А: И, встретившись с вами и вас не убедив, он еще в воскресенье
[157] в первой половине дня собрал “олигархов” на встречу, где он хотел, чтобы они высказали свое олигархическое мнение, чтобы с этим мнением поехать к Борису Николаевичу. Чтобы он все-таки оставил Степашина.
Ю: А, да… Молодец, ты мне напомнил… Потому что в тот момент что происходит? Саша
[158] говорит: “Толь, у меня единственная просьба: если все-таки Борис Николаевич принимает решение, что Степашин остается, то ты дальше отвечаешь за весь процесс и становишься главой администрации. Более того, я говорю Борису Николаевичу, что я ухожу, потому что я был за другой проект, и то, что Степашин идет, – это ошибка, я считаю, что это неправильно”. И в тот момент Толя дал добро на то, что он идет вместе со Степашиным до окончания срока. И ты прав, что Волошин сказал Чубайсу: “Я обещаю организовать встречу с Борисом Николаевичем, чтобы он выслушал и твое мнение”.
А: Теперь я расскажу.
Ю: Да-да…
А: Насчет вашей встречи я не помню. Но, видимо, уже после вашего пятничного совещания Толя Чубайс, не убедив Волошина и тебя, в воскресенье утром организовал встречу “олигархов”, чтобы сформулировать позицию крупного бизнеса. Было ясно, что Степашин в понедельник утром будет, скорее всего, снят, но за выходные можно что-то попытаться сделать. Чубайс на этой встрече достаточно четко выступил против кандидатуры Путина. Он изложил разные аргументы.
Ю: Ну, главным образом те, что я пересказал.
А: В тот момент у меня было ощущение, что он считал, что Степашин – лучший президент, чем Путин. Параллельно он позвонил мне, просил меня встретиться с Путиным и уговорить Путина отказаться. Он действовал с двух сторон. И я Путину позвонил. Дальше была смешная сцена.
Ю: Угу…
А: Потому что – ты знаешь нашу позицию – мы вообще-то вне политики, и на всех этих встречах Березовский нас привлекал в качестве хора, мы особенно не участвовали. И я не собирался, честно говоря, очень уж активно вмешиваться в этот процесс. Но к Путину я поехал. Я приехал на дачу к Путину, мы с ним договорились часов на 5 вечера в воскресенье. Он, как это обычно бывает, опаздывал. Я вышел из машины, гуляю по даче, по территории. Его нет. Он приезжает минут на 40 позже, выходит из машины, идет ко мне и кричит на ходу: “Я уже согласился”. На этом, в принципе, наша содержательная дискуссия закончилась.
Ю: (смеется).
А: Скажи, пожалуйста, на той встрече в пятницу, где были Волошин, ты, Чубайс и Татьяна, – не было ни Ромы, ни Бори?
Ю: А их никогда не было. Вот это еще один миф.
А: Это огромный миф.
Ю: Вот, кстати, одна из абсолютно классических Бориных историй, иллюстрирующих его роль. Примерно дня за четыре – за пять до этого совещания, когда Волошин в ответ на дагестанские события начинает реанимировать Путина, Боря, услышав об этом и не говоря никому ни слова, мчится к Путину, который в тот момент в отпуске. Он приезжает и говорит: “Принято решение, Владимир Владимирович, вы будете следующим президентом”. Я об этом вообще узнал уже в 2000-х, то есть я все это время понятия не имел, что Боря съездил к нему заранее.
А: Принес хорошие вести…
Медведь
А: Что касается истории с Лужковым и Примаковым: был у них шанс или нет? Многие говорят, что в 1999 году все окружение Ельцина практически уже было готово отступить, если бы не Боря, взявший этот самый блок “Медведь”.
Вспоминают о том, что летом 1999-го “Отечество – Вся Россия” прекрасно выглядела, все губернаторы им якобы уже присягнули, и они шли на парламентские выборы, твердо выигрывая. А если бы они выиграли парламентские выборы, перед ними была бы прямая дорога привести кого-то из них в президенты. И вот осенью 1999 года больной гепатитом Березовский, находясь в больнице, сколачивает свой избирательный блок.
Я у него был в больнице в сентябре. Он лежал, желтый от гепатита, а Мишка Леонтьев сидел в приемной и записывал. Он писал какие-то тезисы, вокруг бегал Доренко, и тому подобное. Потом они стали объезжать губернаторов, уговаривать их. Это так или не так?
Ю: Да, это так. Ты знаешь, Борис Николаевич к партиям относился очень плохо. После Коммунистической партии, из которой он вышел, он больше ни в какую партию не хотел входить, и идея партии ему была не сильно интересна. Поэтому, собственно, партию власти возглавлял то Гайдар, то Черномырдин.
Я помню, как Боря пришел с этой идеей – все-таки из больницы выбрался. Это было на даче у Волошина, часов в 10—11 вечера. Сентябрь 1999 года. Борис бегал кругами, говорил, что без партии мы не можем, что для Путина очень важно, чтобы у него была своя партия. Волошин его слушал абсолютно вполуха. Совсем ему было это на тот момент не интересно. Такое огромное количество проблем, только что события в Чечне начались, Путин первые три недели в должности, плюс югославский кризис – совсем не до партии.
