К этому времени у меня в Бостоне появился очень хороший знакомый – Леонид Вальдман, который работал в системе Березовского консультантом по экономическим вопросам.
А: Я его хорошо знаю.
Ф: И, собственно, этот списочек тоже согласовывался с Леонидом. В конце концов мы остановились на Березовском. Леонид сказал: “Знаешь, мне кажется, психологически у тебя не будет с ним проблем, и у него не будет с тобой проблем. Давай попробуем поговорить на эту тему с Березовским”.
Я тогда, конечно, не понимал, кто такой Березовский. Надо сказать, в то время Россия уже вся была забита статьями о Березовском, в основном плохими. Но от Леонида я про Березовского слышал только хорошее. В моих глазах это был хороший, интересный человек. Это все происходит в первой половине 1998 года.
А: А вообще было некое мнение о Березовском в среде эмиграции? В Бостоне, например?
Ф: Только то, что это богатый человек, активный человек, очень влиятельный. Кто-то считал, что он управляет Россией; кто-то считал, что он просто влиятельный; кто-то считал, что он всех покупает; кто-то считал, что он кого-то кинул, у кого-то что-то украл. Но никакого ясного и четкого мнения не было.
Вообще эмиграция, конечно, живет информацией про Россию, но не всегда и не у всех есть реальное понимание, что такое Россия. Притом что я уже много знал про Березовского, я, конечно же, близко не понимал, ни что такое Березовской, ни как там у него все это устроено. Я себе представлял некую империю: здания, верхний этаж, нижний этаж, люди, офисы, секретарши, какую-то структуру, в которую я приеду и чем-то буду заниматься.
А: И Лёня сказал Березовскому, что вы претендент на должность биографа? Или просто организовал встречу?
Ф: Немножко интереснее это было. Лёня согласился, но стал явно тянуть. Я его понимаю. Вот он ехал домой к себе и думал: “Что это вообще за бред, Юра придумал какую-то ахинею, как я вообще подлезу к Борису?” Мне теперь понятно, что трудно к нему подлезть с такой дурацкой идеей: “Борь, у меня есть приятель один, возьми его, он будет там летописцем у тебя”. Ну, бред сумасшедшего…
Проходит какое-то время – ничего не происходит. Я уже начинаю немножко ерзать и в какой-то момент говорю: “Хорошо, давай сделаем иначе. Дай мне номер факса, я напишу Березовскому письмо. А ты напишешь сопроводиловку, чтоб секретарша этот факс в мусор не бросила”. И Лёня говорит: “Давай, прекрасно”. Я написал коротенький факс, потому что длинный текст Березовский читать не будет, где-то полстранички. Показал факс Лёше
[180]. Лёша посмотрел, почесал в затылке, написал сопроводиловку. В сопроводиловке было написано: “Борис, прочитай внимательно этот факс”. И все. Я расстроился, если честно.
А: Надеялись, что будут рекомендации?
Ф: Да. В факсе я написал, что вот я такой-то историк и что в Америке есть такая должность – “биограф президента Соединенных Штатов”. Это человек, который существует при президенте. Он не публичный, он ничего не пишет и ничего не издает. И потом уже, когда президент умирает (но этого я не написал, между нами говоря), этот биограф включается в жизнь как историк. И что я хотел бы быть ровно этим человеком, и для этого мне нужно, собственно, просто быть рядом. Лёша посмотрел на этот факс, пришел в ужас. Тем не менее номер он дал. Это был номер помощницы Березовского Ирины Пожидаевой, как потом мне стало известно. И я, нажав на кнопочку, послал этот факс.
Надо сказать, что буквально через полчаса Борис позвонил Вальдману и задал ему только один вопрос: “Лёня, это толковый человек?” Лёня сказал: “Да, очень толковый”. Борис говорит: “Хорошо. Через две недели я буду в Нью-Йорке. Приезжайте, мы встретимся”.
И мы поехали в Нью-Йорк на встречу с Березовским. Он всегда останавливался в одной и той же гостинице.
А: Saint Regis.
Ф: Совершенно верно. Я тогда впервые был в этой гостинице. Вообще это для меня было впервые, потому что, будем откровенны, мы жили нормальной размеренной жизнью в Америке, бедными не были, богатыми – тоже.
А: Но в гостиницу масштаба Saint Regis не заходили. В тот момент это была лучшая гостиница в Нью-Йорке, наверное.
Ф: Совершенно верно. Ждем мы Бориса в этой самой гостинице, Борис, как всегда, опаздывает. Вальдман меня предупредил, что Борис опаздывает всегда, всюду, ко всем и что его всегда все ждут. В какой-то момент появляется Березовский, очень суетливый: “Так-так-так, Юрий, да, очень приятно, Юрий. Лёш, привет. Слушай, я сейчас опаздываю, мне надо бежать – вы меня тут еще подождите, я сейчас прибегу. Вы пойдите там кофе куда-нибудь попейте”.
Пошли, кофе попили. Наконец Борис освобождается и приглашает нас в ресторан “Нобу”, что тоже очень типично, потому что это его любимый японский ресторан. И во всех странах, где Борис бывает, ходит в эту самую “Нобу”.
В общем, поели в этой самой “Нобе”. Я молчу. Я человек деликатный, интеллигентный. Я жду, пока меня о чем-то начнут спрашивать. Меня ни о чем не спрашивают. Борис был с женой Еленой, которую я тогда в первый раз видел, и был еще с нами Володя Воронов. И мы с Лёней Вальдманом, притом что Лёня рыбу не ест. Володя Воронов пытался со мной поговорить про спорт в Америке и сразу понял, что со мной на эту тему разговаривать бессмысленно, что я ему и подтвердил: да, бессмысленно. И буквально не сказав ни слова, чем я уже был немножко озабочен, мы расстались и договорились встретиться в этой же самой гостинице уже вечером. Для разговора. Пока все прекрасно.
Встречаемся мы для разговора, и там я вижу человека, по которому быстро становится понятно, что это Эрнст Неизвестный, который приехал к Борису решать свои проблемы. Проблема была банальная: Лужков обещал ему дать деньги на какой-то памятник в Москве и не дает. Эрнст хотел через Бориса разрулить ситуацию.
А: Получить какую-то огромную сумму.
Ф: Да. Можете себе представить, как звучали все эти суммы, которые выделялись или не выделялись Лужковым на памятник работы Эрнста Неизвестного. Короче говоря, с 10 вечера до часу ночи Неизвестный не слезал с Березовского.
Я уже понимал, что никакого разговора быть не может. Раздражало меня все это безумно. Мы приперлись из Бостона. У меня это единственный шанс о чем-то договориться с Березовским. И это время у меня забирают.
А: А какое впечатление Борис на вас в течение этого дня произвел?
Ф: Очень хорошее. Абсолютно живой, энергичный. Очень вежливый, очень интеллигентный. Я только потом понял, что у Бориса было несколько таких священных коров. Одной из священных коров для него была творческая интеллигенция. Вообще я понял, что Борис разговаривает на нескольких языках. С человеком интеллигентным, творческим он разговаривает на языке творческого интеллигентного человека.
