Когда письмо было опубликовано, там уже не было “Дорогой Володя”. Я четко помню, он написал “Владимир Владимирович” или “Уважаемый господин”.
А: Может быть, я ошибаюсь, мне кажется, что было публичное обращение “Володя”.
Г: Это может быть позже
[198]. Но вот в этом письме в “Коммерсанте” обращение было изменено. Обращения “дорогой Володя” в личном письме тоже было достаточно. Я Путина не знаю, поэтому мне трудно сказать. То, что это поменяли в “Коммерсанте” на более формальное обращение, – совершенно точно. Но дело в том, что под этим была еще иная подоплека: за несколько месяцев до этого Боря лично вместе с Шабдурасуловым на самолете летал от губернатора к губернатору и убеждал их бросить Лужкова и перейти в “Единство”.
А: К Путину.
Г: К Шойгу на самом деле-то. Ну да, к Путину. Он им говорил: “Если придет Примус (если придет Примаков), то он вам отвернет головы, он отберет у вас ту самую автономию и независимость, которые дал вам Ельцин. А вот Путин – это ельцинский человек, он – то, что вы хотите. Он даст вам возможность спокойно править в своих вотчинах”.
Боря умел убеждать, они ему поверили. И через месяц после того, как они (то есть Путин) пришли, они выступили с федеральной реформой и стали строить губернаторов. Боря, естественно, возмутился, потому что это было уже и не по понятиям. Он обещал губернаторам. И это была главная, пожалуй, причина, почему он тогда попер на Путина. А теоретическую базу – либерализм, федерализм, разделение властей, сдержки и противовесы – это уже мы подбирали.
А: Он обещал то, чего не смог выполнить из-за позиции Путина.
Г: И Путин его, в общем, послал, дав ему понять: “Я здесь президент, а не ты”.
А: Что как раз правда.
Г: И Борис решил строить фронт губернаторов. Он тогда вышел из Думы и стал опять организовывать губернаторов в оппозицию, теперь уже Путину. Губернаторы, естественно, в страхе разбежались, и тогда у него не оставалось никаких ресурсов, чтобы доказать, что у него есть еще какая-то сила – кроме телевидения.
И вот тогда произошла эта история с “Курском”. После истории с “Курском” его позвал Волошин – и это подтверждал Волошин на суде по Абрамовичу. Он рассказывал это точно так же, как описано у меня в книжке
[199]. Они его позвали и сказали: “Отдай акции ОРТ”. Он сказал: “А пошли вы!” Они говорят: “А, ну мы сейчас тебя вслед за Гусем отправим в Бутырку”. И началось.
Опять же, на это можно смотреть как на столкновение двух людей с большим количеством тестостерона, которые пытаются доказать друг другу, кто главнее. И в этом есть доля истины. Но с другой стороны – поскольку я в это время занимался тем, что искал теоретическую основу всему этому, – если посмотреть на это с точки зрения авторитаризма и либерализма, то, конечно же, автономия регионов, а не вертикаль Кремля, свободная пресса, свобода слова – базовые либеральные принципы.
А: С точки зрения Путина, как и с точки зрения любого нормального лидера, вопрос о власти всегда является главным. И терпеть около себя богатых людей, которые будут указывать, как управлять страной, какие делать реформы, при этом используя полученное от власти же телевидение, – для него было абсолютно невозможно. У меня даже нет аргументов что-то возразить. Неважно, что обсуждается: федеральные реформы или какой-то либерализм. Так система власти работает: терпеть подобное давление мне кажется совершенно невозможным. Позже это, кстати, относилось и к Ходорковскому.
Г: Петя, мы говорим как в суде, да? Мы соглашаемся на фактической части?
А: Да.
Г: И расходимся в интерпретации.
А: Да.
Г: Когда говорят “Государство – это я, и все, кто со мной спорит, являются врагами государства”…
А: Да пускай спорят! Только не используют при этом первую кнопку, которую вам дало государство за бесценок.
Г: А спорить с позиции слабости бессмысленно. Спорить можно только с позиции силы.
А: Это совершенно неправильно. Вот Борис Немцов много лет…
Г: Ну и где он сейчас
[200]?
А: Немцов – классический пример нормального, на мой взгляд, оппозиционера. И он тоже вызывает раздражение у властей. У нас, по-моему, очень неясный спор. Алик, вы правы, что, конечно, должны быть противовесы. Конечно, ужасно, что их нет. Но должны быть другие противовесы, а не просто три денежных мешка, возомнившие о себе невесть что и поделившие телеканалы. Мне очень не нравится история, что нет оппозиции, что нет гражданского общества, – это верно. Но так оно не создается. Когда все телевидение у государства – тоже плохо. Но это крайность, и здесь одна крайность породила другую.
Г: Ну тогда нам остается выбирать из двух зол меньшее.
А: Кстати, я сейчас вспомнил, как мы проиграли суд Березовскому в 2006 году в Англии. Вы помните, с чего начиналась эта история? Она началась с газеты “Коммерсант”. Знаете суть этого вопроса?
Г: Нет.
А: Мы считали, что точно так же, как телевидение не должно быть в одних руках, так и газета “Коммерсант” (главная на тот момент газета России) не должна принадлежать одному человеку – будь то Березовский, Гусинский или кто угодно еще. Мы предлагали сделать консорциум из пяти-шести групп – с тем, чтобы главный редактор был абсолютно независимым человеком. Мы в самом деле хотели, чтобы была независимая газета. Встретили при этом бешеную атаку Березовского: угрозы, подкуп журналистов, после чего он действительно Фридману, как вы знаете, угрожал, мне тоже что-то сказал. После чего Фридман про это рассказал, Борис подал в суд, и мы его проиграли. То же самое было бы с ОРТ. Мы отказались в свое время участвовать в ТВ-6 по тем же самым соображениям. Мы увидели, что есть одна доминирующая фигура, а остальные будут только деньги давать. У Гусинского было вообще все про деньги только, а у Березовского были цветочки сверху. Но сводится все к тому же самому – власть и деньги. “Коммерсант” был первый пример.
Г: Не могу ничего сказать, я не знаю про “Коммерсант”. Но если посмотреть на это, чуть-чуть отдалившись, то факт налицо: у нас была относительно свободная пресса. А сейчас она, в общем, полностью задавлена.
А: Да. Только если бы эта свобода – этот канал ОРТ – был к моменту прихода Путина в руках не Березовского, а 15 человек – была бы совершенно другая история. Это же действие и противодействие. Когда ты – суперолигарх – пытаешься один руководить страной, это неизбежно кончается авторитаризмом другой стороны – государства.
