А: Понятно. Ты уехал в 2002 году, да?
Ш: В июне
[209]. Потом была история: исполнилось 25 лет, как мы закончили школу. Я учился по девятый класс в Москве, а потом мама по распределению поехала на два года в Киргизию, и два года я учился на Иссык-Куле. Девятый-десятый класс, все сдружились, очень дружные были. Мы подумали, где лучше отмечать, и нашли пансионат на берегу Иссык-Куля. Саша Машкевич, мой близкий друг, пошел к президенту Бакиеву и поговорил с ним, чтобы я там провел этот вечер. Саша договорился, я собрал кучу артистов, Хазанов Генка прилетел, Олег Янковский, тогда он Детский фонд возглавлял
[210]. Ну и я должен, соответственно, лететь.
А: А ты еще был не в розыске?
Ш: Нет, еще не в розыске. Вылетаю из Риги и лечу во Фрунзе частным самолетом. Все мои помощники летели из Москвы чартерами. Как-то случайно мой одноклассник нашел мой телефон, что тоже чудо, позвонил мне в самолет и говорит: “Слушай, Юр, мы уже все прилетели, ждем только тебя. Но тут аэропорт окружили военные и милиция”. А меня бывший начальник Акаева встречал, и он, естественно, знает в лицо все киргизские спецслужбы. Он говорит: “Слушай, ждем бизнесмена московского одного, но, кроме тебя, никто не летит, а там целый взвод, и стоит самолет военный”.
А: Чтоб тебя в Москву везти потом?
Ш: Как выяснилось. Он говорит: “Лучше не лети, развернись”. Я позвонил Алику
[211], говорю: “Алик, наверное, я не полечу”, он говорит: “Прилетай в Алма-Ату”. – “Нет, лучше я развернусь, давай разберемся”. И все, я вернулся. Полетел туда Машкевич. Оказывается, договорились с братом Бакиева, который курировал спецслужбы. Наш ФСБ прислал за мной военный самолет во Фрунзе, спецподразделение, чтоб меня захватить, посадить в самолет и привезти в Москву. То, что они исполнили, кстати, после меня с сенатором Изместьевым. Он же тоже полетел к премьеру Киргизии.
А: С Изместьевым, который сидит сейчас?
Ш: Дали ему пожизненное, кстати. И вот так меня спас самолет, окупил сразу всю свою стоимость. Вот что значит частный самолет. Я развернулся – и обратно в Ригу, и они гуляли без меня. Я уж там по телефону плакал с ними, и они все рыдали по связи. А так бы сейчас ты ходил, наверно, к Владимиру Владимировичу, просил, чтобы меня отпустили.
А: Вряд ли смог бы помочь…
Ш: Да, не факт, что смог бы.
Сослагательное наклонение
Ш: Мне кажется, Борин формат жизни был такой: он был абсолютно талантливый человек в очень коротком и узком месте. Если была кризисная ситуация, она его сильно заводила.
А: Мобилизовала?
Ш: Нет, заводила. У него был выброс адреналина, и, видимо, как-то мозг работал на то, чтобы искать в этой кризисной ситуации какое-то зерно, которое, может быть, многие не могли увидеть от испуга. А его это настолько будоражило, что он искал рациональное зерно. Он, наверное, этим и нужен был в 90-е годы – потому что это было кризисное время.
А: Да.
Ш: Это было во всем – в экономике, в политике, в общественной жизни. Представляешь, мы выросли в советское время, для нас партия, правительство, Ленин – это вообще такие вещи… Я помню, когда про Ленина рассказывал анекдот, говорили: “Как ты можешь? Рассказывай про кого угодно, но Ленин – это же святое!” Вот так было воспитано общество. Когда этого всего не стало, люди не знали, на что опереться. И вот он, конечно, злодейничал по полной программе, я это так назову. Он кризисный был человек. Чем глубже кризис в отношениях с людьми, в бизнесе, тем он себя чувствовал более комфортно.
А: Очень точное наблюдение. И на самом деле в этом спокойном будущем, которое сейчас в России сложилось, ему просто не было места. Дело не только в отношениях с Путиным. Он был не нужен никому: ни своим бывшим бизнес-партнерам, ни тем более Путину и власти.
Ш: Ну, если смоделировать ситуацию, мне кажется, он мог бы быть полезен для Путина, если бы использовал это свое кризисное качество. Вот Киссинджер был такой же, его всегда правительство в кризисную ситуацию направляло. У него был жизненный опыт решать какие-то кризисные вопросы, он находил слова, убеждал. И Боря это мог бы делать. Если бы он был лоялен власти, не лез не в свои дела – мне кажется, Путин бы его сохранил и пользовался им.
А: Если бы он работал на Путина, Украина была бы сейчас частью Российской Федерации.
Ш: 100 процентов, южная часть была бы в России. Но ты понимаешь, я думаю, он не мог понять, что это уже новая страна. Он сам принимал участие в установлении новой власти в России, и он это не осознал, насколько у него были глубинные противоречия. В принципе, когда Владимир Владимирович пришел, всем сразу стало ясно, кто в доме хозяин, – кроме Бориса Абрамовича. Он считал его, может быть, своим другом и думал, что тот должен исполнять все его решения. А все оказалось наоборот. Я думаю, что если бы он это покаянное письмо написал в 2000 году или просто пришел к Путину и сказал: “Владимир Владимирович, я ваш вассал, куда направите, там и буду служить”, – он бы до сегодняшнего дня был в фаворе.
А: Наверное. Но это был бы уже не Березовский. Это же известная история про Наполеона… Когда уже он был на Святой Елене и его спрашивали: “Почему, ваше величество, начав проигрывать России, вы дальше не соглашались на многочисленные перемирия, когда вам предлагали?” – “Если бы я мог заключать перемирия, это был бы не я, а мой собственный внук”, – сказал Наполеон. Так вот, если бы Березовский мог написать письмо Путину в 2001 году, это был бы уже не Березовский.
Ш: Согласен.
А: Он должен был дойти до полного конца, чтобы написать такое письмо. Вообще для меня вся эта история с самоубийством и с письмом Путину – история про другого Березовского. Я знал Березовского как человека очень счастливого, не способного задумываться ни о каком самоубийстве и не способного писать покаянные письма.
Ш: Для меня это тоже был шок. Это пример того, как можно возможности в жизни растратить и закончить жизнь самоубийством. Я думаю, что вы правильно делаете, что собираете информацию о нем, – это пример, как нельзя делать.
А: Да. Но личная трагедия искупает грехи – в какой-то степени. Я думаю, что если бы Борис так не закончил, мы бы не делали эту книгу.
Ш: Я думаю, что он, к сожалению, не смывает с себя этим поступком ответственность перед страной. Потому что в том, как страна развивается, большая заслуга его.
