А: Я спрашиваю потому, что как у него когда-то не получилось очаровать Сороса, так и еще одна попытка провалилась, с Лукашенко. Правильно я понимаю?
Г: Нет. Думаю, что с Лукашенко как раз все просто. Лукашенко принял предложение из Москвы, от которого не мог отказаться и которое было несовместимо с присутствием Бори.
А: Он долго летал в Белоруссию?
Г: Я думаю, года полтора в общей сложности, может быть, два. Была некая идея – не только Борина, в значительной степени она началась еще с Бадри, – что Лукашенко объективно должен отойти от России и двигаться в Европу. Это объективный интерес всех бывших сателлитов. И проект заключался в том, чтобы помочь ему сделать этот выбор – в какой-то степени убедить, в какой-то степени способствовать. Боря стал туда ездить, и наверняка при этом были какие-то ожидания бизнес-интересов.
А: Безусловно.
Г: Потому что вхождение такой страны, как Белоруссия, в Европу означает, что будут инвестиции. Процесс вроде бы сдвинулся, и Борис довольно много времени и усилий приложил для того, чтобы и там народ сдвинуть в сторону европейскости, и здесь как-то способствовать этому. Ну, например, он притащил туда этого лорда Белла, знаменитого пиарщика Маргарет Тэтчер. А лорд Белл привез Евросоюз – и начался процесс. Но потом в какой-то момент Лукашенко разогнал народ на площади
[215], все откатилось назад, и проект лопнул.
А: И Боря перестал туда ездить? Сам?
Г: Когда стало ясно, что не получается, это уже было опасно.
А: Вы были с ним в Белоруссии?
Г: Я там был несколько раз, даже встречался с какими-то чиновниками. Там всегда было два крыла. Одно было проевропейское, которое, собственно, и рассчитывало на то, что Белоруссия двинется в эту сторону, как-то пыталось либерализоваться, отпустить политзаключенных, чтобы сняли санкции, чтобы был заем Международного валютного фонда, как им обещали. А были другие, которые боялись. В общем, Боря в этом процессе пытался участвовать. Но это не вышло только потому, что Батька
[216] решил, что ему спокойнее быть под Путиным.
“Дружба по наследству не передается”
А: Борис, как выяснилось, очень сильно доверял небольшому количеству людей. В частности, он доверял Бадри Патаркацишвили, в результате чего после смерти Бадри и остался без денег. Выяснилось, что все было оформлено на Бадри, а семья потом не стала ему ничего отдавать. На мой взгляд, такое глубокое доверие к небольшому количеству людей – оборотная сторона недоверия к большому числу. Как у него было с доверием?
Г: Для тех людей, с которыми он вступал в личные отношения, у него была презумпция доверия. И он очень много раз накалывался. Когда начались тяжелые времена, очень многие разбежались. Некоторые не разбежались. Личная выгода очень часто шла вразрез с персональными лояльностями и тому подобными вещами. Но его история с Бадри, например, была целиком основана на абсолютном и безграничном доверии. Никто ж не ожидал, что Бадри умрет или что кто-то еще умрет.
А: Ну, тут факт ужасной безответственности. Человек действительно может умереть, может случиться какое-то происшествие…
Г: Может. Но Боря об этом не думал.
А: Как всегда, не думал о даунсайде.
Г: Он не вникал никогда. Когда его привлекали или притягивали за уши к принятию принципиальных решений, он принимал решения, но оставлял все детали без внимания и, когда надо было что-то подписать, подписывал не глядя. А если ему не приносили подписывать, он и не подписывал. В результате все его активы, которые удалось сохранить, оказались оформлены на Бадри. И когда Бадри умер, его вдова Инна
[217] сказала, что дружба по наследству не передается.
А: Дословная фраза?
Г: Да. И Боря остался без активов. У него осталось то, что у него было в недвижимости, но серьезные активы все остались у Бадри, то есть теперь у Инны, и они зависли. Но что касается самого Бадри, то он ему доверял, в общем, безгранично. И я не думаю, что если бы Бадри был жив, он бы его кинул.
А: То, что Инна себя так повела, для Бори было неожиданным ударом?
Г: Да.
А: Неожиданным – а) и ударом – б)?
Г: Нет, ударом для него была смерть Бадри, потому что Бадри моложе его. И второе, естественно: ударом было то, что Инна отказалась передать ему половину активов. Ей, видимо, юристы объяснили, что не надо передавать, – она и не передала.
А: Ну да, такая его небрежность на самом деле была не только с Бадри. Но вот при том, что он сам доверял, – многие доверяли ему. А как вы знаете, он тоже много раз людей подводил – элементарно деньги не отдавал и так далее.
Г: Я не знаю, я никогда не участвовал в деловых вещах.
А: Он же что-то и вам остался должен…
Г: Он мне остался должен просто потому, что последние годы я зарплату не получал. Я же руководил Фондом гражданских свобод и в качестве руководителя получал зарплату. А потом деньги кончились, и мне их перестали платить.
А: Понятно.
Г: В России же все живут по понятиям, по каким-то там принципам. Если тебе не платят зарплату, а ты продолжаешь работать, – сам лопух, в общем. И если ты одалживаешь кому-то деньги, идешь на риск. А если кто-то кому-то не отдает, тот сам виноват. Не думаю, что Боря кому-то злостно не отдавал деньги. Но я знаю, что он ушел, оставшись должником большому числу людей. Однако он ушел по понятиям, ему нечем было отдавать. Потому что на суде всплывало, что его последние, так сказать, юридические усилия финансировали какие-то третьи стороны.
А: Насколько я понимаю, вся история с судом – это следствие двух факторов: а) неоправданного Бориного доверия (в данном случае к британской судебной системе) и б) небрежности в подготовке к суду.
Г: Это щекотливая тема, потому что, находясь в Англии, я не могу подвергать сомнению добросовестность английского суда. Хотя, может быть, и хотел бы. Могу лишь сказать, что основная ошибка Бори задним числом – это то, что он долго не понимал (хотя ему юристы пытались объяснить), что его тяжба с Ромой не может рассматриваться в политическом контексте. То есть все его предыдущие юридические победы в той или иной форме рассматривались как спор Березовского с Путиным.
