Вторая его черта – способность играть на обострение из любой позиции. То есть вот он совсем проиграл, и дальше: “Мы самые безбашенные, мы самые отмороженные, мы самые умные, и мы выиграем, потому что иначе мы умрем”. Он всегда ставил ситуацию ровно так. Вот эти два качества, на мой взгляд. Но надо понимать, что если бы он так же работал на идеи, допустим, Лихачева или Сахарова, академиков, то он бы…
А: Понимаешь, цель связана со средствами. На цели Лихачева и Сахарова так нельзя работать.
Д: Да-да! И вот эти два принципиальных качества сделали его символом эпохи. Всегда главный князь, всегда угадывание порочных желаний. И обострение.
А: В 2001 году, тем не менее, как видишь, не угадал.
Александр Гольдфарб
Г: Главное было, что он оказался в нужное время в нужном месте. Многие оказались в это время в этом месте, но ни у кого не получилось. А Березовский оказался в нужное время в нужном месте, которое точно совпало с его личными чертами. Бесстрашием, авантюризмом, креативностью. Способностью перескакивать с одного на другое и выходить из стандартной системы ограничений. Он об этом очень много говорил, кстати. Его всегда очень интересовала тема ограничений. Когда его спрашивали: “Что тобой движет, Боря?” – он всегда говорил: “Мной движет стремление к экспансии”.
А: Да, он цитировал Сахарова, который, в свою очередь, цитировал Ницше. Но экспансия, как понимал ее Ницше, во всяком случае, – это экспансия своих ценностей. А у Бори ценностей-то особенных и не было, которые надо было распространять. Это экспансия себя.
Г: Если мы говорим о нем как о личности, самоутверждение – это была его ценность. Если мы говорим о Березовском как об историческом факте, то, с моей колокольни, он, в общем, был всегда на правильной стороне. Потому что если определить его через тех, с кем он бодался, получается, что он сначала бодался с коммунистами, потом с чекистами, а потом с Примаковым, а потом с Путиным. Они для меня все – представители мрачной части мира. Поэтому Боря по умолчанию становится более-менее приемлемым.
Еще раз я хочу сказать, что отделить человека от его исторической роли невозможно, особенно если она у него есть. Если ее нету – тогда проще. Ну, у Бори была роль.
Если говорить о личности Бориса – он был такой интуитивный самородок. Я, по крайней мере, сравниваю его с великим Гэтсби
[250] с Рублевского шоссе, который непонятно откуда взялся. И как сказал про него Сорос: “Высоко забрался – будет больно падать”. Он сказал, когда еще дружил с Борисом: “Я за него беспокоюсь. Он совершенно безбашенный, он залезает высоко-высоко, максимально, куда только можно, и совершенно не думает, куда падать будет”.
Если смотреть на биографию Березовского с точки зрения теоретической политики, он, конечно, был либеральным человеком и действовал в пользу либерализма. Хотя во многом это определяли его противники, а не он сам. Коммунисты, спецслужбы и сейчас режим личной власти.
А: Он, безусловно, был человеком внутренне свободным, и для него свобода была большой ценностью. Хочу поделиться своей любимой мыслью, вполне, впрочем, банальной, о которой часто говорю: одна из причин, почему у нас получилось не так, как в Польше, Чехии или Венгрии, в том, что в СССР не было внесистемной интеллигенции, умевшей не работать с коммунистами, сохранившей идеалы демократического общества. И хотя я считаю, что у Березовского с идеалами тоже было не очень, безусловно, личностные качества его сильно выделяют. Он, несомненно, был носителем внутренней свободы. Он в какой-то мере воплощал то, чем многие хотели бы быть, но не могли. В этом причина, почему к нему так тянулась интеллигенция (включая, между прочим, и вас, и Юлика Дубова – тот мне сказал о Березовском, что он вообще “один был такой”). У Бори действительно были качества, которых советские интеллигенты не имели, но которые каждому хотелось бы видеть в самом себе. Внутреннюю свободу и раскованность в первую очередь. Это правильная мысль?
Г: В общем да. А больше всего привлекало в Борисе то, что он переводил наши чаяния в конкретные действия, скажем так. А мы к действиям не приучены.
А: И к смелости такой не приучены.
Г: Нет, смелость у интеллигентов бывает. Но это смелость противостоять давлению. А вот смелости пойти на риск – нет.
Станислав Белковский
Б: Он абсолютно соответствовал по образу, имиджу и психотипу этой эпохе. Это большой креатив, помноженный на большую безалаберность. Это огромные преобразования и готовность к ним, помноженная на гигантскую безответственность. То есть Березовский эпохой и был. На более высоком уровне этой эпохой был Ельцин. Которому тоже было присуще все то же самое.
А: Тоже безответственность?
Б: Да, только с поправкой на то, что еврейский научный сотрудник и русский строитель из деревни Бутка – это, конечно, две большие разницы.
А: Какие-нибудь вещи вас в Борисе поражали?
Б: Если меня что-то поражало, то в негативном смысле. Например, я никак не мог смириться с мыслью, что Березовский заказал убийство Юлии Владимировны Тимошенко. Причем эту информацию, естественно, я получил не от него, не от его соратников, а из Генеральной прокуратуры Украины.
А: Может быть, фальсификация?
Б: Может быть. Скажем так: я не буду на этом останавливаться.
А: Что для вас в нем является несомненным плюсом, кроме психотипической близости к вам?
Б: Масштаб мышления (что совершенно не тождественно образованию). Решимость обсуждать любые вопросы, вдумываться в любые ситуации и браться за любые задачи, независимо от того, готов ты к их решению или нет.
А: Интеллектуальная смелость.
Б: Да, не только интеллектуальная. Способность к постановке вопроса. Причем Березовскому можно было сказать все что угодно про него самого, и он никогда не обижался. За редчайшим исключением. Это тоже очень для меня важное достоинство.
А: Да, это правда. Он просто вообще не рефлексировал, поэтому чужое мнение его абсолютно не задевало. Это очень сильное качество.
Б: Не совсем так. В депрессивном состоянии он очень даже рефлексировал. Но в его парадном состоянии для рефлексии места не было.
В Березовском странным образом абсолютное пренебрежение к близким сочеталось с сентиментальностью и слезливостью. Растрогать его было не сложно. Убедить в том, что тебе нужно помочь, было сложно, А эмоционально растрогать – легко.
А: Да, он был совершенно равнодушный человек, но иногда его пробивало на большую слезу. Я, возможно, плохо понимаю человеческую природу, но у меня до сих пор это не укладывается в голове. С одной стороны, равнодушие ко всему, что происходит вокруг, к близким, ко всем окружающим. Мне всегда казалось, что кроме своей мамы и дочери Кати он вообще никого не замечает, ему абсолютно безразличны судьбы людей. И при этом совершенно неожиданная готовность делать разные добрые поступки – заплакать и начать кем-то заниматься, бегать и помогать.
