А: Очень сильная история. Это абсолютное понимание того, что для тебя важно и что надо сейчас, прямо сейчас снять вопрос. Не надо оставлять его на потом. Можно стоять на улице сколько угодно, можно получить воспаление легких, но надо вопрос снять, потому что он касается отношений. А все, что касается отношений, было для Бориса вообще самым важным.
Д: Да-да…
А: С одной стороны, он действительно был равнодушен к людям, но вот эта поведенческая черта часто создавала иллюзию ровно противоположного отношения. Я тебе рассказывал, как Борис провожал меня под дождем до машины в восьмом часу утра на даче Фархада Ахмедова. Такие вещи, безусловно, остаются очень глубоко. При этом я хорошо его знаю, я понимаю, что это очень ритуальное действие.
Д: Но важное.
А: Я действительно считаю, что за этим не было никакого глубокого чувства. Но на многих людей это влияло. С другой стороны, он точно так же мог продемонстрировать, что ему на самом деле чихать. Умение так себя повести – свойство, безусловно, очень сильного человека.
“Это была подстава”
А: Есть два больших сюжета – Примаков—Лужков в 1999 году и “дело писателей” 1997 года, – в которых участвовал Борис и которые, безусловно, поменяли ход российской истории. Расскажи про “дело писателей”.
Д: “Дело писателей” делалось вместе с Гусинским. Мне позвонил Минкин, который очень дружил с Гусинским еще по ВГИКу. Минкин всегда со смехом говорил: “Вот бы они поссорились, нам бы легче было работать. Жалко, что мне твоего хозяина вроде не надо трогать”. Я говорю: “Спокойно, скоро мы их поссорим”. И мне позвонил Минкин: “Ты читал мои материалы?
[147]”. Потом меня пригласили к Боре в клуб, и там уже сидел Малашенко. Малашенко сказал, что мне дадут материалы “дела писателей”, и долго-долго рассказывал фактуру, что не бывает таких гонораров. Потом Ксюша Пономарева объяснила мне, что они же сами, гады-банкиры, Боря и Вова
[148], заплатили Чубайсу 3 миллиона долларов.
А: Знаешь, что все это ложь была? Ты понимаешь, что Чубайс был совершенно некоррумпирован?
Д: Да?
А: Абсолютно. Все “дело писателей” – придуманная, лживая история.
Д: Ну гонорары-то были.
А: Копеечные гонорары за книжку. По 50 тысяч долларов на брата. А главное – эта история привела к тому, что из правительства ушла целая группа людей компетентных, умных, авторитетных. Ты об этом не думал?
Д: Я не думал, я считал, что они абсолютно все воры.
А: Понятно. Вообще-то это очень безответственная позиция – считать всех ворами.
Д: Видишь ли, я все-таки улитка, я не человек общения. Ты знаешь, что Боря мне 10 раз за время нашего знакомства говорил: “Таня и Валя
[149] приглашают на дачу. Сережа, тебя приглашают Таня и Валя. Таня и Валя просят тебя привезти”. Я ему говорю: “Борь, ты мой министр иностранных дел. Ты для меня общаешься с человечеством. Я их всех ненавижу. Передай, пожалуйста, Тане и Вале, что если бы была кнопка – нажал, и они исчезли… Пум! На молекулы! – я бы думал секунд 10, нажать или нет”.
А: Что ты делал конкретно по “делу писателей”?
Д: Малашенко долго объясняет и дает мне пачку документов с подписями Чубайса, Коха и всей их компании. Я говорю: “Братцы, так вы будете работать с другим средством массовой информации. Вы мне привезете не ксерокопии, а оригиналы, где будет кусочек чернил засохший, где будет синяя печать и все остальное”. Гусинский выбегает: “Сережа, это невозможно. Они у следователя в прокуратуре, а он не имеет права…” Я говорю: “Значит так, прокуратуру под мышку вместе со следователем – и ко мне в кабинет”. Короче, ко мне в кабинет приезжает следователь, который привозит мне реальные оригиналы.
А: То есть они полностью контролировали следствие?
Д: Они полностью контролировали следствие. Ко мне привезли реальные оригиналы с реальными подписями. Контракт на книгу.
А: А Таня с Валей тоже были на их стороне? Я не помню, честно говоря, где были Таня—Валя. Это же, по идее, все-таки были люди из правительства. Таня—Валя должны были поддерживать Чубайса и Немцова.
Д: Я не помню, чтобы они играли на чьей-то стороне. Скорее поддерживали Чубайса и Немцова. Не случайно той зимой Таня ходила под ручку с Немцовым по снегу, и это все было отражено в хронике, в новостях. И он тогда по-настоящему стал наследным принцем.
А: Ну да, так думали.
Д: Итак, я выдал все это в эфир, нисколько не сомневаясь в том, что подонки решительно все. Включая и Чубайса, и Немцова, и всех остальных. Организовал их травлю. Потом Чубайс однажды пришел ко мне в эфир перед выборами в 1999 году. А у меня за два года до этого был куплен ксерокс. И у меня два года под столом валялась коробка из-под ксерокса на всякий случай. И он тогда мне говорит: “Сергей Леонидович, я вам привез книги, чтобы вы не сомневались, что я написал книги”. Стал мне выкладывать книги стопками, две стопки. Я ему говорю: “Столь драгоценные вещи я не могу хранить в ином месте, кроме как в коробке из-под ксерокса”.
А: Понятно.
Д: И он сказал: “Это была подстава”. Чубайс почему-то думал, что мои шпионы в его аппарате узнали, что он привезет книги.
А: Вы сняли правительство тогда. “Делом писателей” вы во многом поменяли, как минимум на какое-то время, судьбу России, потому что это ознаменовало уход либералов из власти – и Чубайса, и Немцова, и Коха.
“Мы всех поимеем”
Д: В 1998 году меня два раза выгоняли с работы. Выгонял Березовский, один раз за то, что он собирался акционировать ОРТ в свою пользу. А потом он сказал, что Примаков поставил условие: после кризиса ОРТ дадут 100 миллионов долларов пятью траншами по 20 миллионов, если уйдет Доренко. Березовский тотчас снял меня с должности директора информации. “Нет, – сказали, – надо еще снять его и с ведения программы «Время»”. Меня сняли с программы “Время”.
А: С аудиторией 100 миллионов человек.
Д: У меня была доля где-то 54–55 процентов при рейтинге 25–26 процентов – одним словом, это 26 миллионов. Я ставлю своего парня, и я начинаю писать ему тексты, а он за меня ведет. Но об этом узнают в аппарате Примакова. Московская налоговая полиция начинает расследовать меня, всех знакомых таскают к следователю по моим налогам.
