– О-ох!
– Ты вспомни, какие чудные вещи творились у вас с Диной Алексеевной: храп, когда никто не храпит, пропажа вещей, пожар, потоп. И все эти чудеса как пить дать связаны с верхней квартирой. Скажи, кто тот бритый парень, который вам открывал дверь? Куда он потом делся? А ведь вас специально выманили наверх, заткнув все отверстия в ванной, чтобы вы первыми обнаружили труп. Вас специально кто-то запер потом в квартире, чтобы вы не смогли выйти!
– Найду эту Веру Петровну – убью, – заявил Левин.
– И понимаешь, дружище, получаются две взаимоисключающие вещи – кто-то хочет свести вас с Диной, а кто-то посадить в тюрьму.
Андрейкин размашисто нарисовал маркером на столе решетку.
– М-может, шар потрем? – жалобно всхлипнул Левин. – Пусть врет, а вдруг правду скажет?..
– Клиент скорее мертв, – диагностировал маг. Поплевав на стол, он рукавом джемпера тщательно стер свои рисунки. – Поручик, сочту за честь довезти вас до дома! – Андрейкин встал и подал Левину руку.
Тот с третьей попытки поднялся вместе с невероятным образом приклеившимся к его заду стулом.
– Это лишнее. – Маг отодрал пластиковую конструкцию от брюк Левина и поставил на место.
Придерживая друг друга, они вышли на улицу. Ветер освежил разгоряченные алкоголем лица.
– Я вспомнил! – вдруг заорал Левин. – Я вспомнил! Верой Петровной звали акушерку в роддоме, которая принимала меня у мамы! Фамилию я, правда, не уточнял.
– Не подходит, – покачал головой Андрейкин. – Акушерка никак не подходит. Сам подумай, где ты и где какой-то роддом…
– Г-где?!
– Молчать, поручик! Садись, я тебя довезу до твоей криминальной хаты.
– Ты же пьяный! – отшатнулся Лев от вишневой «девятки».
– Я?! Где?!
– В… в…
– Поручик, молчать! Выполнять приказания! – Маг затолкал Льва в машину и сел за руль. – Езжу я лучше, чем хожу, – вздохнул он. – У меня все светофоры прикормлены, обласканы и оттраханы…
Дуська очнулась от мысли, что никак нельзя умереть.
Ну никак нельзя, потому что программа не выполнена, а предназначение не отработано.
Затылок болел, сердце колотилось как бешеное. Евдокия открыла глаза, но темнота не сменилась светом – в комнате не горел ни один светильник.
Дуська ощупала шишку на голове и включила настольную лампу.
Ее швырнули на кровать, не раздевая и не попытавшись приложить к больной голове компресс. Ее швырнули на роскошное ложе как беспородную собачонку: выживет – хорошо, не выживет – и бог с ней…
Дуська судорожно нащупала на груди талисман-монетку.
На месте!
И расписка в лифчике тоже на месте! Кажется, никто не потрудился ее обыскать.
– Алекс! – закричала она.
Мерзкое эхо понеслось по просторам дома, но ответа не принесло.
– Алекс! – Евдокия встала и с трудом, придерживаясь за стены, спустилась на первый этаж.
На диване Алекса не было. Яркий экран телевизора демонстрировал заставку электронной игры.
Дуська заревела от страха.
Ее бросили, а Алекса убили из-за недостающих двухсот долларов – такой напрашивался вывод.
– А-а-а-а! – завизжала она и бросилась вниз, в подвал, чтобы хоть одна живая душа была рядом – пусть сумасшедшая, пусть невменяемая, но живая.
Дверь в подвал оказалась закрыта. Дуська начала колотить в нее руками и ногами, но с той стороны не раздавалось ни звука.
При мысли, что ее бросили в этом доме одну, Евдокия громко завыла.
– Чего вы орете? – раздраженно спросил глухой женский голос.
Евдокия вздрогнула, обернулась и увидела коренастую жительницу Папуа Новая Гвинея. Оказывается, она умела говорить на чистейшем русском, оказывается, она была способна на эмоции.
– Где Алекс?! – набросилась на нее Евдокия.
– Не знаю такого, – надменно ответила туземка.
– Где Томас?! – заорала Дуська, сжав кулаки.
– Спит ваш Томас в спальне хозяйки, – усмехнулась служанка и, развернувшись, показала свою широкую, надменную спину.
– Какой хозяйки? – Дуська побежала за ней. – Чьей хозяйки?!
– Третий этаж, – сухо бросила через плечо служанка и исчезла за какой-то дверью.
Евдокия помчалась на третий этаж.
В той самой спальне, из которой был вход в роскошную гардеробную, Алекс кувыркался в кровати с грудастой девицей. Он не перестал кувыркаться, даже когда Евдокия открыла дверь и замерла на пороге.
Девица показушно стонала, Алекс показушно держал темп.
Но Дуську поразило не это. Над кроватью висела огромная картина в позолоченной раме, выполненная в манере сюрреализма. Линии были размыты, нечетки, краски взахлест перебивали друг друга, смешиваясь в вакханалию цвета, а сюжет терялся в этих художественных изысках. Дуська сто раз видела эту картину, но только сейчас вдруг поняла – на холсте изображена обнаженная женщина с длинными белыми волосами, стоящая на раскрытой ракушке, и эта женщина как две капли воды похожа на Инну Покровскую.
Наверное, нужно было встряхнуть мозги, чтобы в сумбуре красок и линий увидеть это.
«В спальне хозяйки…» – вспомнила она слова смуглой служанки.
Здесь была какая-то дикая, страшная тайна – в этом богатом доме, в этом портрете, в пленнике, запертом под землей, в Алексе, с которого бандиты взяли огромные деньги.
В этом была такая страшная тайна и такая угроза для Дуськиной драгоценной жизни, программа которой не выполнена, а предназначение не отработано, что она сорвалась с места и побежала куда глаза глядят.
Лестница, коридоры и снова лестница…
Она слышала, что Алекс бежит за ней: «Стой, рыжая!» – орал он. Она слышала визг и хохот продажной девки, но механизм самосохранения и самоспасения запустился в Дуське с такой разрушительной силой, что она уже не могла воспользоваться здравым смыслом.
На первом этаже, возле кухни, была кладовочка. За тяжелой дубовой дверью хранились мука, консервы, масло и крупы. А изнутри – Дуська видела это, знала! – изнутри на двери неизвестно зачем была приделана тяжелая мощная щеколда.
Евдокия залетела в кладовку и заперлась на щеколду.
– Открой! – заколотил Алекс в дверь.
Где-то далеко хохотала грудастая шлюха.
– Открой, рыжая! Ты что, на меня обиделась? Да я пачками этих девок имею, мне тебя одной не хватает! Открой! Дура!
– Я боюсь тебя, – прошептала Дуська, садясь на корточки и обхватив себя руками за плечи. – Я боюсь тебя! – заорала она и, схватив с полки консервную банку, швырнула ее в дверь.
