Афанасьева, споткнувшись о чей-то окровавленный труп, закрыла лицо руками и зарыдала. Татьяна зажмурилась и ухватилась за Сычеву, чтобы не сбиться с пути. Сычевой не было дела до ужасов, творящихся в доме; она трусила за лейтенантом, приговаривая:
– Карантаев, прости! Ну прости меня, Карантаев! Ну дура я, дура! Ну вот ни у кого никогда Сычева не просила прощения и никогда не называла сама себя дурой! Ну прости, Карантаев!! Ну Карантаев!
Афанасьев уже давал интервью невесть откуда взявшейся группе телевизионщиков. Он хмурился в камеру, делал измученное, трагическое лицо, вздыхал, поводил плечами и... радовался, радовался, что так кстати надел новый костюм, рубашку и галстук.
* * *
Щелястый «Газик» продувало насквозь.
А еще милицейскую тарантайку сильно трясло, хотя ехала она по асфальту.
Попелыхин, восседавший рядом с водителем, завидев Тань заорал:
– Девчонки! Вы ни фига не знаете азбуку Морзе!! Я вам стучал, стучал, что все нормалек и спецназ уже на подходе, а вы че попало мне отвечали!! Эх вы, москвичи! Темнота!! Вот у нас в Болотном азбуку Морзе в школах преподают! А меня Борисыч пообещал в ментовку пристроить, правда, Борисыч?! – обратился Попелыхин к шоферу. – В ихних школах ментовских общаги дают, стипендию платят, паек выделяют и форму...
– Ну началось! – вздохнула Сычева и приветственно махнула Пашке рукой. – Ну, здорово, последний девственник города Болотного! Тебе еще не вставили кляп?
Пашка захохотал, закинув голову и показывая крупные неровные зубы.
Они расселись сзади, на пассажирских сиденьях, а рядом с ними пристроился парень в штатском, наверное, оперативник.
Сычева была расстроена. Карантаев так и не сменив гнев на милость, так и не объяснив своего чудесного появления в загородном доме Овечкина, скрылся в машине «Скорой», куда его почти силой затолкали люди в белых халатах. Он до конца сохранил оскорбленную мину и не сказал ничего человеческого, бросив на ходу только: «На допросах увидимся!»
Эта фраза была обращена ко всем членам компании, а не к Сычевой лично, поэтому Сычева была очень, очень расстроена.
Простак Карантаев оказался блестящим профессионалом, несмотря на нечищеные ботинки, плохое питание и огромное количество подозрительного конфиската в багажнике личного автомобиля.
Теперь милицейский «Газик» вез их в Москву, и вроде бы все закончилось, и вроде бы все хорошо...
– Ну здравствуй, – сказала вдруг Таня Глебу, потянулась к нему губами и поцеловала в щеку. – Я рада, что с тобой все в порядке.
– Привет! – Татьяна поцеловала его в другую щеку.
Сычева за шею притянула к себе Афанасьева и чмокнула в лоб.
– Я всегда говорила, что с тобой все в порядке, – сказала она. – Правда, девки?!
Они посмотрели друг на друга, захохотали, обнялись и... кажется, про него забыли. Парень в штатском, ютившийся на краешке сиденья, усмехнулся и отвернулся к окну.
Стояло раннее осеннее утро. Оперативник оказался душевным парнем и приказал всех развести по домам.
– А формальностями займемся на свежую голову, – сказал он.
Афанасьев вышел у своего дома и замялся, вопросительно глядя на Таню. На щеках и на лбу у него у него красовались четкие отпечатки губ с разным оттенком помады.
– Извини, – сказала Афанасьева мужу, – но у меня вещи в другой квартире. Мы сняли комнату на троих. Я... потом как-нибудь загляну. Мне надо переварить все это, отдохнуть и... Я обязательно загляну!
– Ну-ну, – усмехнулся Глеб и в упор уставился на Сычеву.
– Ой, – схватилась Сычева за лоб, – голова страшно болит и спать хочется, причем, почему-то одной!
– И мне одной спать хочется, и у меня болит, – быстро сказала Татьяна и тоже схватилась за голову.
– Давай завтра?! – вдруг хором спросили три Тани.
Оперативник с водилой, не стесняясь, заржали. Пашка дремал и ничего не услышал.
Афанасьев резко развернулся и пошел в подъезд.
Плевать, сказал он себе. Плевать на все. Главное, он жив, здоров, и, кажется, ему уже больше ничто не грозит.
* * *
Дверь квартиры оказалась открыта.
Свет горел во всех комнатах, в ванной, туалете и коридоре.
Попелыхин пробормотал что-то невразумительное про «экономию электроэнергии в Болотном» и раздраженно защелкал выключателями, поочередно гася все источники света.
Тани гуськом прошли на кухню.
За столом сидел изрядно помятый циклоп и рассматривал пустую бутылку из-под вьетнамской водки. Водки в бутылке уже не осталось, там сидела воинственная змея и бесстрастно смотрела циклопу прямо в глаза.
– Утро доброе, – сказала Сычева Тарасу.
Тарас отшвырнул бутылку в угол, она звонко разбилась и кобра, высвободившись из стеклянного плена, осталась сидеть на полу.
– Вы не имели права мне ничего не сказать, – глухо сказал Тарас, грохнул по столу кулаком и посмотрел на компанию красными, воспаленными глазами. – Я же рисковал вчера вместе с вами! Я стал соучастником, я... имею право быть в курсе событий!! А вы пропали с утра, исчезли, не оставили даже записки! – Циклоп явно был пьян, и непонятно от чего больше – от выпитой водки, или от бессонной ночи. – Я думал, что потерял вас! – с пафосом заявил он и взъерошил и без того лохматые волосы. – Потерял навсегда!!
– Тарас Евгеньевич, что мы вам, близкие родственники, что ли, чтоб нас терять? – устало вздохнула Таня и присела за стол. – Давайте чай пить, а? С вареньем? Там Пашка конфитюр где-то покупал, конечно, это не настоящее варенье, но все-таки... – Она встала, засуетилась, начал доставать чашки, блюдца, конфитюр в пузатой банке из холодильника, поставила чайник на печку.
Татьяна стала ей помогать, улыбаясь и украдкой посматривая на циклопа. Ей нравилось, что он их потерял, нравилось, что он не спал от беспокойства всю ночь, нравилось, что от бессилия он напился, как напиваются от отчаяния и бессилия все нормальные мужики.
Чай показался безумно вкусным, хотя и был заварен на скорую руку. Они расселись вокруг стола – все очень усталые и опустошенные. Даже Пашка утух, перестал болтать и молча пил чай, заедая его конфитюром, который он таскал прямо из банки столовой ложкой.
– А я машину разбил, – грустно сказал Тарас, прихлебывая из большой пол-литровой чашки. – Вы мне, конечно, не близкие родственники, но утром я с ужасом понял, что вы опять ввязались в какую-то опасную передрягу. Проснулся, а квартира пустая. Я перепугался – думал вас, как и Пашку, похитили бандиты, которые записку писали! В общем, я не знал, что делать. Ведь вы же только вечером должны были на встречу с этими бандюганами ехать! Я, само собой, с вами собирался... А тут встал и – нет никого! Я сел в машину и поехал в кафе «У Гарика».
