– Здравствуйте! Кто вы такой?
Объясняю, что я такой-то и принес ему стихи.
Блок улыбается:
– А я думал, вы из Боблова. Ко мне иногда заходят земляки. Ну, пойдемте! – и повел меня с собой”
[143].
Обоснованное недоверие здесь вызывает почти каждая деталь. И обрывок фразы Есенина “проездом через Москву” – напомним, что он жил в Москве предшествующие три года! И наивность якобы деревенского парня, уверенного в том, что первый встречный укажет ему дорогу к дому прославленного поэта. И наконец, комическая сценка, изображающая проникновение Есенина в квартиру Блока через черный ход после диалога с бдительной кухаркой.
Окончательно сводит на нет информативную ценность есенинских устных мемуаров сохраненный педантичным Блоком текст короткой записки, которую незадачливый посетитель оставил ему утром: “Александр Александрович! Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением С. Есенин”
[144]. После состоявшейся встречи Блок прибавил к этой записке короткий комментарий себе для памяти: “Крестьянин Рязанской губ. 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915”
[145].
Эта суховатая, хотя и благожелательная аттестация как нельзя лучше соответствует общему тону, взятому Блоком при первой встрече с Есениным: своим друзьям молодой поэт позднее рассказывал, что Блок принял его с “немногословием и сдержанностью”
[146]. Доброжелательно, но с очевидным желанием дистанцироваться от Есенина Блок написал о молодом поэте журналисту и издателю Михаилу Павловичу Мурашеву:
Дорогой Михаил Павлович!
Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймете его.
Ваш А. Блок.
Р. S. Я отобрал 6 стихотворений и направил с ними к Сергею Митрофановичу. Посмотрите и сделайте все, что возможно
[147].
Записка С. Есенина, оставленная на квартире А. Блока 9 марта 1915 года, с пометой А. Блока
В недалеком будущем Блок и вовсе оборвет наметившуюся было традицию братания с “мужиковствующими”. “Сладко журчащий о России, о русском народе г. Блок оказывается не расположен заводить знакомства с писателями из народа, – с обидой писал А. Ширяевец В. Миролюбову 10 марта 1916 года. – Не принял меня, а до меня не принял Сергея Клычкова. <…> Знакомство мое с г. Блоком кончилось тем, что, после нескольких писем к нему и вызовов по телефону, я, явившись к нему, поторчал в прихожей, и горничная вынесла мне книгу его “Стихов о России”, которую я купил в магазине и с которой я явился к их степенству с просьбой дать автограф. Автограф-то в книге был, но автора видеть не сподобился… Мерси и на том, что увидел горничную знаменитости”
[148].
Совсем по-другому встретил Есенина Мурашев, а еще до него – Сергей Митрофанович Городецкий, чей адрес юный стихотворец, по-видимому, попросил у Блока сам.
2
К Городецкому Есенин наведался через день после посещения Блока, 11 марта. “Стихи он принес завязанными в деревенский платок, – умилялся Городецкий в своих мемуарах. – С первых же строк мне стало ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник поэзии. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше, чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские “прибаски, канавушки и страдания”… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос”
[149].
Виктор Шкловский в 1940 году предложил недостоверную, но весьма колоритную версию знакомства Есенина с Городецким, мимоходом приплетя к делу Клюева (обозначенного как “друг Есенина”), блоковскую кухню и том-сойеровский забор:
“Городецкий передвинул возможности поэзии и потом смотрел на занятые области несколько растерянно.
Один друг Есенина был человек, любующийся своей хитростью. Он взял два ведра с краской, две кисти, пришел к даче Городецкого красить забор. Взялись за недорого. Рыжий маляр и подмастерье Есенин.
Покрасили, пошли на кухню, начали читать стихи и доставили Сергею Митрофановичу Городецкому удовольствие себя открыть.
Это был необитаемый остров с мотором, который сам подплыл к Куку: открывай, мол, меня!”
[150]
Надо признать: погрешив против фактов, Шкловский нашел удачную метафору. Очевидно, что, “подплыв” к Городецкому, Есенин заранее подготовился к встрече с мэтром, раз принес свои произведения автору “Яри” “завязанными в деревенский платок”. Однако дальше начинающий стихотворец действовал по ситуации, тональность которой задавал уже Городецкий. “…Среди крестьянских поэтов какой-нибудь скромный И. Белоусов мог еще по инерции потянуться вслед за “суриковцами” и Дрожжиным и пройти по словесности почти незамеченным; притязательные же Клюев и Есенин прежде всего высматривали в модернистской литературе ее представление о поэтах из народа, а потом выступали, старательно вписываясь в ожидаемый образ”
[151].
