Адекватно перевести эти строки с языка позднего Мандельштама на общепонятный мы попробуем, опираясь на очень хороший устный разбор Натальей Мазур темного восьмистишия поэта 1934 года:
Преодолев затверженность природы,
Голуботвердый глаз проник в ее закон:
В земной коре юродствуют породы
И, как руда, из груди рвется стон.
И тянется глухой недоразвиток
Как бы дорогой, согнутою в рог, —
Понять пространства внутренний избыток,
И лепестка, и купола залог.
Исследовательница убедительно продемонстрировала, что в этом стихотворении при помощи метафорических образов «земной коры», «лепестка» и «купола», «дороги, согнутой в рог», а также звукового сходства слов «природы», «породы» и роды показана беременная женщина.
[785] Вспомним шуточное Мандельштамовское четверостишие 1933 или 1934 года, обращенное к страстной театралке Марии Петровых:
Уста запеклись и разверзлись чресла.
Весь воздух в стонах родовых:
Это Мария Петровых
Рожает близнецов – два театральных кресла.
Если под этим углом взглянуть на финал стихотворения «Идут года железными полками…», сразу же станет видно, что и тут возникает цепочка родовспомогательных метафор, обусловленная прежде всего звуковым сходством слов «железо» и «железа». Газетной основой для всех этих метафор послужили многочисленные призывы восстановить самолет «Максим Горький» и дополнительно построить еще два самолета—гиганта, прозвучавшие в советской печати. Для экономии места процитируем здесь только микрофрагмент редакционной известинской статьи от 21 мая 1935 года: «Любимый самолет стал жертвой катастрофы. Да размножается славное племя!»,
[786] а также передовицу «Правды» от 22 мая
1935 года, озаглавленную «40 тысяч тонн стали в сутки – не меньше!» и поднимающую важную для нас тему «железа» («траурные номера „Правды“» Мандельштам упоминает в своей записной книжке, заполнявшейся летом 1935 года; 111:436): «Просто и скромно сформулировано решение правительства и партии… „…взамен погибшего самолета 'Максим Горький' построить три больших самолета такого же типа и таких же размеров“. <…> Так могут ответить на несчастье только правительство и страна, имеющая мощную и качественную металлургию».
[787]
Это дает нам ключ к пяти—шести строкам стихотворения:
Железная правда – живой на зависть,
Железен пестик, и железна завязь.
Читай: летчики и пассажиры, увы, погибли, их не воскресить («живой на зависть»), но самолеты будут «рождены» заново.
[788] Вероятно, это и побудило Мандельштама в начале стихотворения показать самолеты как распухшие «шары», беременные новыми воздушными машинами. Напомним строку из авиационного Мандельштамовского стихотворения 1923 года: «А небо будущим беременно…»
В двух заключительных строках «Железа» Мандельштам венчает ассоциативную метафорическую цепочку образом оплодотворяющей «поэзии»:
И железой поэзия в железе,
Слезящаяся в родовом разрезе.
Читай: поэзия оплакивает гибель людей, но она и способствует рождению нового самолетного «железа». Еще в 1922 году будущий автор стихотворения «Идут года железными полками…» осуждал поэзию Николая Асеева за то, что она «бесплодна и беспола» (П:259).
[789] Тогда, впрочем, он решительно отказывался от допущения, положенного в основу «Железа»: «…семени от машины не существует» (11:259).
Теперь вернемся к трем—четырем строкам стихотворения Мандельштама:
Оно бесцветное – в воде железясь,
И розовое на подушке грезясь.
Предположим, что в них обыгран средний род двух слов, составляющих центральную метафору всего текста – «железо» и «дитя». Колыхающееся в родовых водах бесцветное дитя—плод соотнесено в грезах будущей матери с уже родившимся розовым ребенком. Не забудем, что среди погибших пассажиров самолета «Максим Горький» было шестеро детей.
Стихотворение Мандельштама «Еще мы жизнью полны в высшей мере…» было завершено через два дня после только что разобранного, 24 мая 1935 года:
Еще мы жизнью полны в высшей мере,
Еще гуляют в городах Союза
Из мотыльковых, лапчатых материй
Китайчатые платьица и блузы.
Еще машинка номер первый едко
Каштановые собирает взятки,
И падают на чистую салфетку
Разумные густеющие прядки.
Еще стрижей довольно и касаток,
Еще комета нас не очумила,
И пишут звездоносно и хвостато
Толковые, лиловые чернила.
А. Г. Мец следующим образом откомментировал мандельштамовский текст: «Поводом к ст<ихотворе>нию послужило постановление ЦИК и СНК СССР о привлечении несовершеннолетних, начиная с 12–летнего возраста, к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания, принятое 7 апр<еля> 1935 г. На это и дан намек в словах „высшей мере“» (в советском законодательстве тех лет расстрел квалифицировался как «высшая мера социальной защиты», в обиходе «высшая мера наказания» или просто «высшая мера»).
[790]
